студенты из второго танцевального класса, и все потонуло в говоре, смехе.
– Туши сигарету, – шепнула ей подружка Наташка. – И не стой с такой овечьей рожей. Подойди и спроси у него что-нибудь.
Что спросить?
– Эдик! Привет!
По коридору как по подиуму плыла Желябова с четвертого курса «Щуки».
– Привет, – он помахал ей рукой, улыбаясь. – Ну все, девочки, завтра закрепим, что сегодня наработали. Всем хорошего дня.
– Ты закончил? – Желябова тряхнула распущенными волосами. – А у меня с лодыжкой проблема. Так что-то некомфортно, наверное, растяжение. Думала до начала занятий в училище денег заработать немножко, а показать ничего не могу толком. Пропал урок. Меня уволят, Эдичка.
Он подал ей руку, и она грациозно оперлась на нее.
– Докандехаем до раздевалки.
– Может, тебя на руках отнести? – спросил он.
– Принц Фортинбрас.
Шуша поняла, что это выпалила она. Как это возможно, чтобы слова оказались произнесены вслух? Но эта его шутливая фраза «отнести на руках»… Как такое пережить, когда в вашем присутствии он говорит это другой, а не вам?
Он удивленно обернулся:
– Вы что-то сказали?
– Нет, не вам. Это просто из пьесы, я текст повторяю, – Шуша все гуще и ужаснее заливалась клюквенным румянцем.
Никогда прежде она не чувствовала себя такой уродливой, красной, жалкой, толстой, никчемной и глупой. Никогда прежде она не любила его сильнее, понимая, что это – полный «пипец».
– Девушки, а вы что, тут учитесь? – Эдуард Цыпин обращался к ней и к подружке Наташке.
– Мы тут учимся, – отчеканила подружка Наташка, впиваясь в руку подружки Шуши словно клещами.
– Я смотрю – лица знакомые, – он наклонился над Шушей, прятавшей лицо свое… где его можно было спрятать, когда стоишь вот так – руки по швам и только шею гнешь все ниже, ниже. – Что это с тобой, а?
– Ничего, это у меня аллергия, – Шуша всхлипнула, чувствуя, что уже не может сдерживать слезы.
О гадство, слезы стыда, слезы отчаяния, слезы любви. В восемнадцать лет кто не плакал? Но рыдать вот так прилюдно…
– Тут пыли полно в коридоре, – он не понимал. – Подожди, на-ка полотенце, я его под краном намочил, оно чистое, прижми и дыши сквозь него.
Он совал Шуше свое мокрое полотенце, и она приняла его как алмазный венец. И прижала к распухшему, покрасневшему от слез носу. И только так с этим махровым намордником осмелилась глянуть на него.
– Лучше? Девочки, вам надо на воздух, – сказал он.
Желябова с четвертого курса «Щуки» продолжала виснуть на его плече, посматривая на них таким многозначительным взглядом.
– Мы уже и так уходим, – подружка Наташка потянула Шушу за собой.
– А зовут вас как?
– Меня Нателла.
– А тебя как зовут?
– Шуша, – она прошептала это сквозь мокрое полотенце, еще хранившее аромат его тела.
– Шуша? – Он улыбался. –