телефон и Катя, первой схватив трубку телефона, чёрного и тяжёлого, услышала голос отца: «Катя, дочка, вы меня не ищите и не ждите. Я не приду. Никогда…»
– Папочка! – заорала Катя в трубку, но оттуда неслись уже частые гудки.
А мама, сидела на своём любимом, старомодном диване и молча укладывала складочками салфетки. Монотонно и очень ровно. Очень-очень ровно. Бабушку в ту ночь парализовало. Другая бабушкина дочь, чудаковатая Зинаида, старая дева, стала подёргивать головой, и всё что-то бубнила себе под нос. Катина старшая сестра, Надя, ушла в себя. Приходила из школы и сразу за книжки, даже гулять не ходила. В институт готовилась. Так и стали жить они бабьим царством. Мама сняла со стены и запрятала куда-то свадебную фотографию. Старую, отретушированную, уже начавшую желтеть. Да и то сказать, где 1945-ый, а где 1964-ый. Осталась в рамке над диваном только одна фотография, где бабушка с дедом Григорием. Он в лихо заломленной фуражке, а она в ярко алой косынке (так фотограф отретушировал), стоят, улыбаясь, у дверей того, канувшего в вечность, дома на Собачке.
* * *
Лет через пять после переезда, летом, получив деньги за практику после девятого класса, Катя со Щучкой поехали прогуляться по Москве.
– А ты чего на дачу не едешь? – спросила Катя у подруги.
– Да ну её, эту дачу. Мать заставляет грядки полоть, а я терпеть этого не могу.
– И я, – сказала Катя, вспомнив, как в лагере их возили в совхоз на прополку.
На полученные от практики деньги Катя купила себе в комнату эстамп, а Ленка – две пары капроновых чулок «рижская сетка» в галантерее у метро «Кутузовская». Они сели на троллейбус «двойку» у метро и доехали до «Глобуса». Так называли первый дом на новом Калининском проспекте.
На крыше этого дома, действительно, стоял огромный глобус. По вечерам на нём зажигались огоньки, глобус вращался, и создавалась впечатление, что самолёт, приделанный к глобусу на уровне экватора, облетает вокруг Земного шара.
Ничего не напоминало о том, что здесь когда-то была Собачья площадка, Собачка, так любимая москвичами. На месте сломанных домов, сквериков и переулком широкой лентой поднимался от Москвы-реки Калининский проспект, заканчиваясь у метро Арбатская.
Этот продуваемый всеми ветрами проспект с его высотками-книжками был похож на вставную челюсть пожилого человека, который и жить без зубов не может, но и зубы эти искусственные ему мешают.
Катя глазела на манекены, выставленные в витринах, облизывая эскимо, когда Ленка вдруг схватила её за руку и затащила за угол. Головой она мотнула в сторону улицы. Катя посмотрела в сторону улицы и обомлела. Держа в руках три эскимо, к машине бежал папа. У него же никогда не было никакой машины! В машине сидела девочка лет шести и женщина с причёской бабетта и в модных чёрных очках. На руках она держала маленького мальчика.
– Ой, папочка, мороженное! – заверещала девчонка, увидев отца с мороженым.
Катя прижалась