суетливо поискал сумку. Друг подсказал: сумка в ногах.
«Уже собрались, – подумала Ксения, – а нам сказали только сейчас».
В спальне снова застонали. Красновский, осторожно уравновесив на чемодане шляпу, было, шагнул туда. Открыл дверь. У широкой постели хлопотала Вера Андреевна.
– Папа, опоздаете на самолет! – послышался голос Марины, старшей дочери Красновских.
Ксения уткнулась в кулаки. Она испугалась внутренней боли, – боль разрасталась в сердце, в груди, кошачьими коготками рвала трахею и гортань, выдавливала слезы, боли было все больше и больше – и от боли не было спасения! Отец озабоченно шарил по паркету взглядом и шмыгал носом: он тоже боролся с болью.
Дядя Жора помял шляпу и примерился к чемоданчику.
– Надо ехать, – пробормотал он, кивнул всем и вышел в прихожую. Вадим помог ему натянуть дачный дождевик: подбородком тесть крепко прижимал перекрещенные концы черного шарфа и, вскидывая плечи, исхитрялся попасть рукой в пройму, но промахивался. Соседи расступились. Кто—то всхлипнул.
Марина просеменила к телефону. Обычно бледная и худая с темной тенью под верхней губой теперь она, казалось, мертвенно—серой и костлявой в широком траурном платье. Ее волосы в жиденькой косичке растрепались, и женщина походила на больную птицу секретарь.
– Что же вы не едите? Ей совсем плохо! Да. Сердечный приступ! – негромко и с раздражением сказала Марина. Бесцветным голосом она повторила адрес, кивнула Ксении и ушла в спальню.
Потом Ксения что—то делала, с кем—то разговаривала. Сердитый фельдшер не сразу понял куда идти и кого лечить. Девушка едва узнала страшное распухшее лицо тети Маши. Борис? Зачем он здесь? Она пошатнулась на шпильках. «С непривычки!» И сняла их. На душе стало невыносимо. У Ксении началась истерика. Жених и отец увели девушку и уложили в постель.
…Ксения очнулась и сосредоточилась: произошло что—то ужасное, но – что, никак не могла вспомнить. Она осторожно выглянула из—под век, словно проверяла, далеко ли опасность! Было темно и тихо. Лишь в щель балконной фрамуги шептал сквозняк. Тут она вспомнила. В груди заледенело: ни повернуться, ни встать, ни подумать. Как это бывает со многими, кого не заботит вера в обычной жизни, она наспех попыталась соорудить мягкого, теплого, смутного от слез Бога и хотела прошептать простую молитву. Но молитв не знала.
Который же теперь час? Ночь? Утро? Непогода и задернутые шторы смешали время. Ксения сделала усилие, и села в постели. Стало зябко. Она нащупала ногами тапки. Одеяло наполовину сползло на пол. Халат поник на спинке стула. Подумала: «Борис…». Отец всегда вешал халат на место, на ручку бельевого шкафчика у дивана. Значит, ее переодели. Ксения похолодела: «свадьба!» Представила себя в нарядном платье. А в коридоре люди! В квартире Сережа. И надо будет пройти мимо дядя Жоры, тети Маши. Это не Москва, где торопливо везут из морга сжигать или закапывать. В пригороде дают проститься с улицей, домом,