дней своих не изменять тому, кто был ее первой и последней любовью. После гибели мужа она перенесла всю силу любви на своего сына, которого и без того любила до самозабвения. Ради сына, ради того, чтобы он не познал тягот безотцовщины, мать и вышла замуж за старика, немощного и безразличного к прелестям прекрасного пола.
Как я уже говорил, у старика был сын, без малого ровесник мачехи. Как-то вздумал он, будучи «под мухой» поухаживать за ней и – вылетел из комнатки, как «встрепанный». С тех пор «Апаюшка» – так ее стали позже звать во дворе в знак уважения к ее добропорядочности и пристрастия к детям – поставила перед мужем условие: если еще хоть раз его сын осмелится перешагнуть порог квартиры, покинут его уже оба: сын и отец. В планы старика такой оборот дела не входил, потому что и женился-то он в расчете на то, что, когда придет время, будет кому за ним присмотреть. На сына рассчитывать он не мог – тот был законченным алкоголиком и негодяем, того и гляди – прирежет.
У старика были кое-какие сбережения – он долгое время работал официантом. Поэтому жили они безбедно. Апаюшка не работала: хозяйничала и холила «мужчин». А старик трудился по мужской части: чинил обувь, поправлял то дверь, то штакетник крохотного палисадника, то мастерил пасынку голубятню.
Камиль, так звали Апаюшкиного сына, с первых дней зарождения в нашем дворе голубятничьей лихорадки, отдал себя ей всего, без остатка. Увлекательное и, на мой взгляд, исключительно интересное занятие поглотило настолько первозачинателя, что его вскоре исключили из школы, то ли после третьего, то ли после четвертого класса за абсолютную неуспеваемость.
В двадцатые годы за этим дело не стояло: не хочешь или не можешь учиться – иди работать. Тогда еще не было насильственного обязательного обучения; и как это оказывалось практично и человечно со всех сторон. Я не берусь утверждать, было ли обязательное образование узаконено, но что его не существовало практически – это именно так. Не хочешь учиться в школе – иди осваивать рабочую профессию: и школа избавится от балласта, и рабочего класса прибудет. И я не помню случая, когда кто-либо из отстающих учеников, покинувших опостылевшую школу и став рабочим, пожалел бы об этом.
Покончив со школой, Камиль с утра и до вечера носился по двору с запрокинутой головой: глядел, глядел, и наглядеться не мог на летных голубей своих, поднимающихся так высоко, что только он один и мог распознать их по крохотным точкам на голубом полотне неба, только он мог разглядеть «чужака», прибившегося к его стае, или, напротив, своего, отбившегося к «чужакам». Оказалось, что его отчим неплохо разбирался в голубятном деле. Он и посвящал пасынка в святая святых этого, по-сути, не такого уж и простого дела.
Апаюшка, как и большинство матерей, отправляя сына в первый класс, мечтала про себя, что он станет ученым человеком. Поэтому, когда Камиля отчислили из школы, ей показалось, что небо обрушилось на нее. Но старый муж, с которым, кстати, ей жилось неплохо, и которого уважала за жизненный опыт