двадцатых годов.
Нам, пацанам Горлановского завидовали пацаны других дворов. Еще бы! – ведь это в нашем дворе живет униформист…
В пятнадцать лет юного униформиста пригласили в цирковую школу.
В восемнадцать Камиль стал цирковым артистом – канатоходцем.
Образование – четырехклассное. Воспитание – голубятника. А послушали бы вы его и диву дались: отличнейший собеседник, толковейший, умеющий не только говорить, но и слушать – качество редкое даже у шибко воспитанных и высокообразованных.
В цирковой школе Камиль накачал отличную мускулатуру, приобрел осанку не только спортсмена, но и знающего себе цену артиста.
Все пристальнее стали присматриваться к нему девчата нашего двора. Ему бы и жениться на одной из них. Тем более, что девушки были, как говорится, на все вкусы, с одной общей для всех чертой – порядочностью…
Но сердцу не прикажешь, особенно если исполнилось восемнадцать: приглянулась ему цирковая пианистка, дама пикантная с претензиями на западные манеры.
Была она постарше Камиля, имела дочь со спорным отцовством, которое приписывали, однако, труппе борцов. Насколько это было достоверным не берусь судить, потому что слышал это от самой Апаюшки, а она, как было известно всему двору, с невесткой не ладила.
Расписавшись, молодые стали жить в нашем дворе, у матери. Мы, дети, любили Апаюшку – нашу утешительницу после родительских порок. Ее старый муж за год до свадьбы Камиля скончался от туберкулеза легких. Может и протянул бы еще пару – другую лет, если бы не внезапная смерть его единственного сына-алкоголика, которого он выгонял из дому, но, как оказалось, любил.
Осталась Апаюшка со своим сыном один на один на всем белом свете. Сына она любила фанатично, буквально, снимала с него пылинки, считала большим человеком, смотрела, как на икону.
Невестку Апаюшка невзлюбила, что называется, с первого взгляда, как, впрочем, и невестка невзлюбила ее.
Обостренным чутьем обожающей сына матери Апаюшка с первого же взгляда поняла, что невестка и в грош не ставит его. Мудрейший отгадчик всех загадок – время вскоре показало, что так оно и было.
Поняла Апаюшка и нелюбовь невестки к дочери. Поняла и с изумлением заглянула невестке в глаза.
Перехватила та взгляд свекрухи и закипела злобой, хотя Апаюшка приняла невестку как нельзя лучше, хотя ничем, кроме невольного взгляда, не выразила своего осуждения, хотя и приняла девочку, как родную внучку.
Ничего этого Камиль не заметил. А если бы и заметил, пожурил бы мать, ибо видел жену сквозь розовые очки первой любви своей. Он видел ее такой, какой она представилась: одинокой, обманутой негодяем, женщиной, подарившей ему тоже «первую» и «единственную» любовь. Муж не замечал ни утонченных насмешек образованной жены над неграмотной матерью его, ни ее нелюбовь к собственной дочери, к которой сам он успел привязаться.
Однако Камиль не мог не замечать ее привычно – похотливых взглядов, адресованных тому или иному