располагалась по 1-й Роте Измайловского полка, во флигеле домовладения братьев Тарасовых. У младших классов занятия как раз закончились, поэтому по коридорам носились мальчишки в черных тужурках, затянутые в лакированные ремни. Из зала доносились звуки гимназического хора и духового оркестра – репетировали кантату для предстоящего праздника.
– Горский? – переспросил старичок в синем форменном сюртуке с белой бородкой, столкнувшись на выходе из комнаты для учебных пособий с двумя господами; в руках у него был макет додекаэдра[12]. – А вы по какому поводу интересуетесь?
– Евгений Янович, я Петр Жарков, выпускник вашей гимназии, – попытался расположить к себе учителя криминалист. – Вы читали у нас математику и геометрию.
– Ах, Жаркоо-о-ов… – старичок прищурился. – Это вы мне бюст Декарта расколошматили?!
Ардов досадливо сжал губы – как видно, Петр Павлович оставил по себе в гимназии не лучшую память.
– Не я, а Сорокин! – мгновенно отозвался Жарков голосом провинившегося ученика. – Причем пострадал только нос.
– Нос пострадал у Томского! – строго указал старичок и двинулся по коридору.
– Евгений Янович, я защищался!
– А у Декарта – и нос, и подбородок, и прическа… – продолжил обвинительную речь математик. – Пришлось заменить Паскалем. Вы осознаете разницу?
– Конечно!
Профессор остановился и обернулся в ожидании ответа.
Жарков набрал воздуху в легкие и замер, послав Ардову взгляд с мольбой о помощи.
– В отличие от Декарта, Паскаль не признавал всемогущество разума, утверждая, что не только разум, но и чувства также дают человеку познание истины – каждое в своей области, – пришел на помощь Илья Алексеевич, мысленно отыскав нужную страницу в «Исторіи математики отъ Декарта до середины XIX столѣтія».
Преподаватель оглядел незнакомца со снисходительным интересом, однако уловил в ответе явную попытку превознести Паскаля, которого, очевидно, недолюбливал.
– Скажите еще, что сердце – орган познаний, – проворчал он.
Вокруг стоял гвалт. Один младшеклассник, разбежавшись, проскользил на ранце по паркету и врезался в Жаркова, едва не сбив с ног.
– Пиноретов! – окрикнул гимназиста старичок.
Тот вскочил, быстро поклонился, изображая раскаяние, и помчался дальше, оглашая коридор воинственными возгласами.
– Так что профессор Горский? – позволил себе вступить в разговор Ардов.
– Он больше не преподает, – старичок продолжил путь по коридору.
– Умер?
– Вот еще, – фыркнул математик. – Он моложе меня на пять лет!
Не исключено, что старик воспринимал себя местным Декартом, а бывшего коллегу недолюбливал именно как разрушителя основ.
– Господин Горский всецело увлекся, как вы изволили выразиться, познанием истины… – в голосе Евгения Яновича проступили нотки обиды