все из-за какого-то куска хлеба? – спрашивает Гейл.
– Это уже не первое нарушение. Их предупреждали. А они все равно украли хлеб. – Охранник на мгновение замолкает, словно поражаясь их тупости. – Сказано же – нельзя брать хлеб!
Октавия все еще не решается открыть лицо, только слегка приподнимает голову. Кандалы на ее запястьях сдвигаются на несколько дюймов, обнаруживая кровоточащие раны.
– Я отведу их к моей матери, – говорю я охраннику. – Снимите цепи.
Мужчина качает головой.
– У меня нет на это полномочий.
– Снимите цепи! Немедленно! – кричу я.
Это выводит охранника из равновесия. Обычные граждане не разговаривают с ним в таком тоне.
– Я не получал приказа об освобождении. У вас нет права…
– У меня есть, – прерывает его Плутарх. – Мы в любом случае собирались их забрать. Они нужны отделу спецбезопасности. Всю ответственность беру на себя.
Охранник уходит, чтобы кому-то позвонить. Возвращается со связкой ключей. Арестанты так долго находились в одном положении, что с трудом могут идти. Нам приходится им помогать. Нога Флавия проваливается в металлическую решетку над круглым отверстием в полу. У меня холодеет в животе, когда понимаю, для чего в комнате понадобился сток, – так проще смывать с белых плиток следы человеческих страданий. Струей из шланга.
В больнице я нахожу маму – единственного человека, кому могу доверить пленников. Она с трудом их узнает – в таком они состоянии, и на ее лице отражается страх. Я ее понимаю. Одно дело каждый день видеть, как измываются над людьми в Двенадцатом, другое – осознать, что и здесь происходит то же самое.
Маму с радостью приняли на работу в больницу, правда, она тут скорее медсестра, чем врач, несмотря на то, что всю жизнь лечила людей. Однако ей никто не мешает провести нашу троицу в смотровую, чтобы самой обследовать. Я жду в коридоре на скамейке. Если их пытали, мама увидит.
Рядом садится Гейл и обнимает меня за плечи.
– Ничего, твоя мама их быстро подлатает.
Я киваю. Интересно, Гейл тоже сейчас вспомнил, как его стегали плетьми в Двенадцатом?
Плутарх и Фульвия садятся на скамейку напротив. Молчат. Если они ничего не знали о наказании, им должно быть неприятно, что президент Койн с ними даже не посоветовалась. Я решаю их подтолкнуть.
– Думаю, это предупреждение всем нам, – говорю я.
– Что? Нет… Что ты имеешь в виду? – спрашивает Фульвия.
– Их наказали, чтобы продемонстрировать свою власть. Не только мне. Вам тоже. Чтобы знали, кто тут хозяин и что будет, если ослушаться. Если у вас были какие-то иллюзии, лучше избавиться от них прямо сейчас. Капитолийское происхождение тут никого не защитит. Скорее наоборот.
– Как можно сравнивать Плутарха, организатора спасения повстанцев, с этими тремя… стилистами! – ледяным тоном возражает Фульвия.
Я пожимаю плечами.
– Как знаешь, Фульвия. Но что будет, если вы окажетесь в стане врагов Койн? Мою подготовительную команду похитили, но у них есть хотя бы надежда когда-нибудь вернуться в Капитолий.