у мамы. Зоя вспомнила последний разговор с папой. И почувствовала, что все правда, что мама больше не вернется и надо с этим смириться. Стало грустно, хотелось плакать, и силы, только вернувшиеся, казалось, покинули ее. Она прижала к груди куклу и со вздохом легла.
– Зоинька, ну чудо, просто чудо. Вот, супчика тебе, курочки. Будем здоровьице обратно набирать. – Няня, толкнув боком дверь, вошла с подносом и поставила его на стол. Вкусно запахло едой. Пар клубился от большой фарфоровой чашки, в бульоне плавали две большие половинки яйца. На тарелочке рядом лежали аппетитные кусочки мяса. – Давай, давай, моя хорошая, покушаем немножко. Вот так, под спинку подушечку, чтоб было удобненько. – Устроив Зою, няня присела рядышком и стала кормить ее с ложечки.
– Полинушка, а откуда Надя?
– Вот уже и имя придумала. Это Владимир Михалыч сделал.
– Папа?! Сам?
– Да, вот взял сам и смастерил. Месяц уж ты у нас хвораешь. Как тогда слегла, так и все. Бредила, температурила. Иногда вроде как шла на поправку, а потом раз – и снова. Я все молилась целыми днями, доктора туда-сюда ходили, все знаменитые. Отец приглашал. Только никто ничего сделать не мог. Разных лекарств напропишут – и всех делов. А ты все, золотко мое, не приходишь в себя и не приходишь, Надежду Александровну покойную зовешь, разговариваешь с ней. В общем, с ног мы сбились, только надежда одна, на милость Господа Бога нашего, осталась.
– Нянечка, а что, уже месяц прошел? А кукла-то, кукла?
– Месяц, уж больше, свет мой. Ешь давай. Молодец. Так вот, кукла. Пришел отец, вечер был, ты уж несколько дней болела, а он с чемоданчиком каким-то, и мужчина с ним интересный такой, немного как будто не в себе. Ну это мне, старой, может, так показалось. Усищи у него, как у тараканища, вверх торчат. На шее бант огромный, цветной – и желтый там, и красный – не поймешь. А костюм сиреневый такой и шуба сверху. Калоши снял, а ботинки тоже цветные. Вот потеха-то. А Владимир Михалыч и говорит: «Позвольте, Полина Сергеевна, вам представить, это известный кукольный мастер, господин Клаус Линдт. Будет меня обучать этому прекрасному искусству. Хочу сделать Зоюшке куклу, чтоб не было такой ни у кого. Подайте нам, пожалуйста, чаю в кабинет, а потом ужинать будем». И пошли. Ну, приношу я им чай. Смотрю, чемоданчик разобрали, а там материалов всяких и коробочек видимо-невидимо, и тряпки, и краски, и инструменты – всего полно. Владимир Михалыч и говорит: «Я, Полина, шкаф специальный заказал, стол, лампу. Завтра все привезут. Встреть их, будь любезна». А мне отчего ж не встретить. Потом ужин подала. Этот Клаус все по-немецки бурк-бурк. Только Владимир Михалыч понимает и беседу с ним поддерживает, а я-то ни бельмеса. И с тех пор, как придет домой, сразу в кабинет к себе, сначала с этим мастером, а потом уж один. Будто этот немец сказал, что он ему все основы показал, а теперь отец твой, Зоинька, сам все может делать, потому что вроде как у него хорошо получается. Вот вчера закончил. – Няня кивнула в сторону куклы. – Я как увидела – аж ахнула, сходство-то какое. Посадил вечером к тебе. А ты сегодня раз –