считал, что у него с Дьюи особенные отношения. Уж и не знаю, сколько раз мне под строгим секретом шепотом сообщали: «Только никому не говорите, а то они начнут ревновать, но между мною и Дьюи совершенно особые отношения». Я с улыбкой кивала, зная, что вскоре меня ожидает точно такое же тайное признание. Дьюи так щедро одаривал людей своим расположением и вниманием, что буквально все чувствовали себя связанным с ним дружескими узами. Для каждого из них Дьюи был единственным в своем роде. Но для самого Дьюи данный посетитель был одним из трехсот… из пятисот… из тысячи друзей, регулярно посещающих нашу библиотеку. Думаю, вряд ли он сильно любил каждого из них.
Таким образом, я считала Ивонну просто одной из компаньонок Дьюи. И хотя они порой подолгу сиживали рядом, я не помню, чтобы Дьюи ждал ее, бежал ей настречу. Но почему-то они непременно оказывались вместе и бродили по залам, оба невероятно довольные друг другом.
Ивонна стала общаться с нами только после смерти Дьюи, и то понемногу. На протяжении девятнадцати лет мне постоянно приходилось разговаривать с посетителями о Дьюи. После его смерти, казалось, мы все только о нем и говорили. Наконец, улеглась шумиха по поводу его кончины, наступил февраль, ударили крепкие морозы, и мы все окончательно поняли, что Дьюи с нами нет… И однажды Ивонна вдруг робко подошла ко мне и, сильно волнуясь, заговорила о
Дьюи: о том, как она нетерпеливо ждала каждой встречи с ним, как тонко он ее понимал, каким он был ласковым и храбрым. Несколько раз она вспоминала тот день, когда Дьюи целый час проспал у нее на коленях, и какие особенные чувства это вызвало в ней.
– Очень приятно было слышать, – сказала я. – Спасибо вам.
Я с уважением отнеслась к ее рассказу, понимая, какого труда ей стоило завести этот разговор. Но я была очень занята и не стала ее расспрашивать более подробно. Да и зачем? Ведь Дьюи спал на коленях у многих, а то, что он был котом уникальным, особенным, все давно знают.
После нескольких коротких бесед Ивонна снова замолчала и в очередные посещения держалась совершенно незаметно. Но спустя два года, когда Ивонна сказала, как она обрадовалась, что ее имя было упомянуто в «Дьюи», я решила поговорить с ней и села рядом. К тому времени у меня набралось множество приятных, но простеньких историй о Дьюи – большинство их сводились к типичной фразе: «Не могу объяснить, но он сделал меня счастливой», и я надеялась услышать что-либо более интересное.
Но рассказ Ивонны оказался особенным. В ее общении с Дьюи присутствовало нечто неуловимое, напомнившее, почему мне всегда нравились библиотеки, небольшие уютные города и кошки. Должна сказать, что Ивонна настолько сдержанно говорила о себе, что я почти ничего нового о ней не узнала. То есть тогда я этого не осознавала, но, прочитав записанную с ее слов историю, я поняла: в ней есть какая-то загадка, которую я никогда не смогу отгадать.
Но зато я узнала, какой разной может быть жизнь людей, даже если они живут в одном