себя спокойно спросить:
– Никак болеешь за Старого?
– Да нет, – ответил шо-ситайнец. – Скорее уж за Молодого. Из него, пожалуй, может выйти большой победитель.
– А из Старого?
– Из Старого – нет. Он же бьётся только потому, что какой-то нахал вздумал бросить ему вызов. Он вернётся домой и думать забудет про Круг. А Молодому здесь ужас как нравится. Ему, я думаю, и по ночам битвы снятся. Жаль только – щенок ещё, совсем драться не выучился…
Волк стоял точно политый зимней водой из колодца, чувствуя, как деревенеют и перестают слушаться губы.
– Почему? – услышал он собственный голос и подивился его невозмутимости. – Этаким ударом быка можно на колени поставить!
– Вот пускай бы он быков с ног и валил. А чтобы здесь хорошо биться, надо сразу метко хватать и держать насмерть! Зубы-то у него, спрашивается, зачем? Для красы одной?
Волк промолчал. Он прислушивался в себе и с отстранённым удивлением понимал, что ему было страшно. Это был самый настоящий страх, подобного которому он давно уже не испытывал – и думал, дурак, что нескоро впредь испытает. Третьего дня, когда прямо перед ним на улицу из харчевни вывалились подвыпившие корабельщики и вздумали намять ему холку за то, что недостаточно проворно убрался с дороги, – он их не испугался. Наоборот, он их почти пожалел. Глупые простецы, привыкшие видеть не истинный облик мира, а его отражение в хмельной кружке!.. Волк даже не запомнил, сколько их было. Да что толку считать? Он всем им шеи мог бы переломать прежде, чем они сообразили бы, что происходит. Мог бы. Он их пальцем не тронул. Первого налетевшего он отправил катиться кувырком под забор, ещё двое, разом устремившиеся к нему, запутались друг в дружке, следующий шлёпнулся на задницу и, впав в задумчивость, остался сидеть… и так далее. Они налетали, размахивая кто кулаками, кто и ножом, а он, даже не ускоряя дыхания, валял их по земле, закручивал волчками, устремлял носом в пыль… Пока наконец корабельщики не начали хохотать, не спрятали вытащенные сдуру ножи и не пригласили его с собой обратно в харчевню. Он тоже посмеялся, пожелал мореходам доброй пирушки и отправился дальше… И подумал про себя: вот бы видел Наставник – небось даже и он не нашёл бы, в чём его упрекнуть…
Ох, Наставник… «Почему я так боюсь? Чего, спрашивается? Ну, убьёт – так всем нам когда-нибудь умирать…»
До него постепенно доходила причина овладевавшего им страха. Мы все пугаемся неизвестности. Если бы не пугались, стал бы кто гадать о своём будущем и идти на поклон к мудрецам, способным провидеть судьбу! Но если вдуматься – тем и хороша неизвестность, что таит в себе массу разных возможностей. Непроросшие всходы семян, ещё не брошенных в землю. И всегда есть надежда что-нибудь изменить впереди, там, во тьме ещё не случившегося. Совершить поступки, могущие приманить лучшую долю. Воздержаться от деяний, способных устремить цепь событий к горестному исходу…
Но если всё заранее предопределено и ты это знаешь? Не страшнее ли чувствовать себя осуждённым, которого ведёт