– кто разведен, а кто еще не успел обзавестись семьей. Поэтому некому было объяснять, дома ли они, или, если нет, то куда делись. К полудню Шкурченков дошел до такой степени бешенства, что решил лично участвовать в операции: велел везти его к этому уроду Сычаге и ломать к черту двери квартиры. Охранник поддел фомкой фанерную дверь, запертую на хлипкий замок, и без труда сорвал ее с петель.
– Вот уроды, – удивился Шкурченков. – Мало я им, что ли, плачу, чтоб дверь нормальную поставить?
Но вспомнил, что Сычага брал на фирме хорошую индонезийскую дверь, и сказал охраннику:
– Ну, давай, ты первый.
В квартире Сычаги было пусто. То есть совершенно пусто – ни тебе стола, ни тебе стула. Голые стены. Спать не на чем, кушать не из чего. Даже газовой плиты не было. Дверь на балкон забита, окна тоже наглухо заколочены. Трубы все и в кухне, и в ванной, и отопления обрезаны и заварены.
Валентин Павлович, дабы унять ярость и страх, подъехал к ближайшей пивной и, оставив охранника с шофером, пошел глушить пиво. Несколько взяв себя в руки, он решил разобраться и с остальными квартирами. Теперь уж он не выходил из своей «Ауди», а сидел и ждал, что придут и расскажут. А что рассказывать-то было? Везде одно и тоже. Только с квартирой секретарши произошла небольшая накладка. Соседка-старушка, приоткрыв взятую на цепочку дверь, испуганно спросила:
– Что это вы делаете?
Охранник поднес к щелочке удостоверение работника милиции, чуть ли не в нос сунул и сказал бабульке, чтоб та не возникала – человек исчез. Соседка ахнула и открыла дверь. Так что пришлось вскрывать квартиру под ее любопытным взглядом. Она еще и сунулась следом, и снова ахнула:
– Ой, и ограбили дотла!
– Иди, бабка, пока по голове не дал! – рявкнул охранник, прилично осатаневший уже от всех этих чудес.
Старушенция с достоинством поджала губы и, закрывая за собой дверь, сказала:
– Я вот позвоню вашему начальству.
– Да хоть президенту! – не остался в долгу охранник.
Вот почему Валентин Павлович изрядно опоздал в баню. Компания уже после парилки расположилась вокруг бассейна, попивали пиво.
– Ну как торганул? – с ехидцей осведомился Паляницын.
Он никому не рассказывал о вчерашнем звонке, решив дождаться героя торжества, хотя, по правде сказать, очень хотелось рассказать. Шкурченков не ответил, молча разделся, подошел к бассейну и плюхнулся в воду. И только потом, вынырнув, издал нечленораздельный, рычащий звук. Деляга Зуб подначил с деланой обидой:
– Валек, ты бы хоть яйца помыл, а потом нырял.
– Ну и почем нынче идут мертвые души? – продолжал веселиться Паляницын.
– Я вам скажу, мужики, не надо об этом говорить. – Валентин Павлович был очень серьезен.
– Ты, Валек, совсем охренел, – заговорил прокурор Мотузко. – Уже мертвыми душами приторговываешь. Воздухом не пробовал? Погубит тебя жадность.
– Ты бы видел этого Чичикова… – сказал Шкурченков, словно об открытии поведал.
– Да