тем более что свободных мест видно не было. Эти ребята нам понравились. Они почти постоянно держали друг друга за руки, обменивались нежными взглядами. Лёва, открыв рот, неотрывно глядел на Машу. Я его понимал: девушка притягивала взгляд румяной свежестью и кроткой загадочной улыбкой. Однако правила приличия вынудили меня наступить под столом на ногу Лёвы, вернув его из страны розовых миражей в суровый социум. Лёва пришел в себя и, опустив глаза, покраснел. Вся эта идиллия была столь красива и невинна, что не могла продолжаться долго.
Но вот наши немецкие соседи что-то громко сказали, глядя на нас, хором заржали. Саша встал, поправил единственный в нашей компании галстук, застегнул верхнюю пуговицу пиджака, подошел к оратору и произнес по-немецки длинную тираду. Лично я уловил только слово «трауриг» – нечто похоронное. Когда Саша отошел от них и занял свое место за нашим столом, немцы подозвали официанта, расплатились и поспешно ушли. После них осталась батарея пустых бутылок из-под водки «Кристалл».
– Что ты им сказал? – спросил Олег.
– Эти неофашисты обозвали нас нехорошими словами. Я сказал, что они нас весьма огорчили, и если они немедленно не уйдут, то у них появится шанс провести эту ночь в сточной канаве с тяжкими телесными повреждениями.
– Саша – офицер ВДВ, – пояснила Маша, прижимаясь к его плечу головкой в светлых кудряшках. – У него есть награды. Но самая красивая награда – это его седая бровь. – Она бережно погладила его белую бровь.
– Как ты думаешь, Александр, почему они нас ненавидят? – спросил я.
– Думаю, это комплекс неполноценности побежденного.
– А мне кажется, это результат зомбирования, – предположил Лёва. – Знаешь, как им там средства массовой информации мозги против нас компостируют?
– А может быть еще из-за веры, – сказал Олег. – Они-то у себя православную веру огнем и мечом в средние века выжгли. А мы все еще живы. Им на беду.
– Да где она у нас, – возмутился Лёва, – православная вера? Мы же атеисты, безбожники.
– Ну, это не совсем так. Вера у нас есть, просто по большей части она скрыта. А наше поколение к православию вернется. Вот увидите.
– Откуда тебе известно? – спросил Саша.
– Из наблюдений, – туманно объяснил Олег. – Слушаю пульсацию невысказанных мыслей.
– А хорошо было бы, – задумчиво улыбнулся Саша. – Мне приходилось видеть смерть. Знаете, гораздо легче умирать, когда веришь в рай после смерти.
– Сашенька, – взмолилась Маша, – не надо об этом.
– Ну сама подумай, Машутка, как хорошо было бы встретиться после смерти в раю.
В тот день и в ту ночь мы непрестанно говорили. О чем? О судьбе, о роке, об истории, о смысле жизни, о смерти и посмертии. Иной раз Олег спрашивал, о чем говорят окружающие нас прибалты.
– О водке, жареном мясе, сексе и автомобилях, о собачках и аквариумных рыбках, – докладывал Гинтарас.
– И это всё, что их интересует? – удивился