сломаешь.
– Ур-р-а! – закричала мучительница. – Живой!
– Ну да, а как же иначе? – ворчал Родион, потирая ноющую грудь. – Ты старалась, и я тебя пожалел. Ну и ручки у тебя… – рассматривал он ее тонкие пальчики. – Ими подковы разгибать можно.
– Да что ты! У меня от страха силы появились. Спасибо тебе, что ты не умер. Я… не знаю, что бы делала… – и она снова заревела, как испуганная девчонка.
Согласие
Петр вспомнил, что и раньше видел Марину: в столовой, в процедурном корпусе, на набережной. Но проходил мимо.
«Вот так за свою жизнь мы проходим мимо тысяч людей, и только человек тридцать на самом деле живут с нами, – подумал он. – И только единицы становятся действительно близкими. И вовсе необязательно это члены семьи или родственники.
С той минуты, как я увидел душу девушки, сияющую неземным светом, понял, что полюбил ее. Не девушку, как объект вожделения, но эту чистую, страдающую прекрасную душу. Наверное, впервые мне довелось узнать, что такое духовная любовь. Ну, пусть не истинно духовная, как у святых, но хотя бы какой-то малый отблеск ее, крупица… Но как она прекрасна! То, что я принимал за это раньше, сейчас кажется обманом, тенью, иллюзией… Хотя, честно признаться, и тот обман дорог. Может потому, что путь к любви земной непременно проходит сквозь тернии страданий и уколы боли. А что дается с трудом и сохраняется мучительно, ценится особенно.
В новой для меня любви, чистой, как улыбка младенца… В сладостном чувстве нет и полутени. Новизна необычайно радостна и блаженна. В этом свете нет тьмы!. Вместо обычного похотливого желания обладать, чтобы урвать кусок сладкого пирога, – здесь блаженство, которое не испить, ни присвоить, ни скрыть в тайнике. Это приходит, когда не берешь, но готов себя отдать другому без остатка, до смерти, до… жизни вечной.
В любви духовной все не так, как в земной. Испив из безбрежного источника, нипочем не захочешь вернуться к грубым земным подделкам. В тот миг ее преображения мне показалось, что блаженство ― уже навечно. В ту секунду время остановилось. И когда видение отступило, тонкая горечь примешалась к сладостному послевкусию небесной радости. Душа девушки, наверное, испытывала нечто похожее на стремление пленницы на волю. На ностальгию измученного путника по отчему дому, где все свое, где все такое родное!
Мне захотелось взять девушку за руку и сказать: «Пойдем же скорее домой! О, как хорошо там!» Но, увы, скорей всего, вернуться домой нам предстоит порознь. У каждого на земле свой путь и свое время перехода. И пройти этот путь каждый должен сам».
– Ты меня слышишь? – спросила Марина.
– Да, конечно, – отозвался он.
– Мне с тобой хорошо и спокойно. Но я не знаю, как себя вести. И не знаю, что говорить. Эй, ты где? Слышишь?
– Да, конечно. Ты рассказывай. Я слушаю.
Снова и снова Петр мысленно возвращался к видению. Так, наверное, заключенный жадно приникает к тюремной решетке окна, откуда льется синева желанного чистого неба. Он помнил мельчайшие подробности