этот много крови терял. Под ним целая лужа натекла уже. Тогда нагибаюсь к нему, а сам ничего сказать не могу. От страха все во рту запеклось. А он понял, что умирает… И успокоился вдруг. Просит меня дать ему руку. Я руку-то протянул, он сжал ее своими, а они уже холодные стали. Лбом прижался к моей руке и шепчет что-то. Ты, говорит, не бойся, я уже умираю. Я, говорит, хочу вымолить у Бога прощения для тебя. Если, говорит, я тебя прощу, то и Бог простит, потому что Ему с тебя взять уже нечего, когда я, убитый тобой, прощаю тебя. Ничего не бойся, и на суд ты не пойдешь, ни в земной, ни на Божий. Потому что уже прощен. Только руку свою не отнимай сейчас, говорит. Ты последний человек на земле, которого я вижу. Ты тоже, говорит, меня прости. Так он, прижав мою руку ко лбу, и помер…
Максим всхлипывает, протяжно вздыхает, но находит силы продолжить:
– Когда он уже дышать перестал, я встал и побежал. Долго бежал. Даже дороги не разбирал. Потом через окно влез в дом и лег в постель. На следующий день рассказали, что нашли паренька того. Мать его нашла, когда утром искать пошла. Она его домой притащила, одела и вызвала врача. Сказала, что он сердцем страдал, от этого и помер. Врач даже проверять не стал – так ей поверил. Когда я на похороны пришел, то на меня никто внимания не обращал. Там все плакали, говорили, какой он хороший был. И Маринка тоже на меня не взглянула. Она, вообще, белая, как смерть, стояла. Потом говорили, что она вроде как умом тронулась, ничего говорить не могла… Только мать его на меня разок посмотрела. Ничего не сказала, а только глазами прожгла, прямо в душу. Вот после этого у меня и стало сердце болеть. Я много раз хотел с собой покончить. Ничего не получалось. То веревка рвалась, то кто-то мешал все время. А когда раз в церковь пришел, то отпустило там. Спокойно стало, что ли. Вот и все.
– Так ты разве не знаешь, Максим, что в церкви не стоять положено, а исповедоваться и причащаться – это же главное. Парень тот, видимо, верующим был. Ведь он для тебя великое дело сотворил своим прощением предсмертным. И уж если ты пришел в церковь, то исповедай этот свой грех. Как бы стыдно не было. Как бы ужасно не было – но исповедуй священнику. И не думай о наказании. Ты уже и так наказан – дальше некуда. Пусть тебя священник накажет, пусть назначит поклоны бить и читать покаянный канон хоть каждый день. Пусть даже от причастия на несколько лет отлучит… Самое главное – снять с души этот страшный камень, который давит тебя постоянно. Ты правильно сказал: причина болезни твоего сердца – душевная, а телом-то ты и сейчас, по-моему, здоров как бык.
– Дмитрий Сергеевич, помоги мне, а? Я сам не смогу, – канючит Максим.
Конечно, я помогу этому несчастному. Куда я денусь? Максим уже получил свое по самому высокому счету. Не дай Бог единого дня такого прожить, каких за его спиной – сотни и сотни… О другом сейчас я думаю.
Тот молодой парень, который лежит на холодной земле в луже собственной крови… И сам при этом чувствует, как жизнь по капле неотвратимо истекает из его тела… И сам холодеет, как ночная земля, остывающая