сцене, на эстраде нередко выступала в образе сильных и бесстрашных людей, смысл жизни которых был только в крайних категориях, в любви или ненависти. Люди охотно погружались в атмосферу искусственного энтузиазма, на фоне которого их будни обретали многозначительную перспективу. Такая гипнотическая система называлась «социалистическим реализмом». Создавались произведения с оранжерейной тематикой или пронизанные назойливым и схематическим оптимизмом. На выставке «Москва – Берлин» в 1994 г. были представлены творения нацистского и советского периодов. Они предельно ясно демонстрировали свою общность – застывшие пропагандистские штампы с эстетическими претензиями. Результат годился для тиражирования, подобно обоям в квартире.
Особое внимание уделялось массовым зрелищам, утверждавшим триумф новой великодержавности: парадам, шествиям, праздничным действам. Каждое из них было не столько праздником, на котором веселятся свободные люди, сколько громоздким, обрядовым, продуманным до мелочей представлением. Попытка создать стихийный карнавал в ЦПКиО им. Горького кончилась арестом директора парка Б.Глан. Праздничное настроение было загнано в рамки командной режиссуры. Подобное мы наблюдали и в нацистских публичных мероприятиях 30-х и 40-х гг.
Большую роль играла массовая советская песня. Она была оторвана от традиционной народной утрированным энтузиазмом, чего народная песня не знала и в чем не нуждалась. Человеку внушалось мироощущение первопроходца и то, что он в своей стране ценнее всех других на земле – некая высшая раса. Для этого был необходим волнующий, чувственный фон эпохи, подпитываемый романтической страстью в достижении цели. Будни рассматривались через калейдоскопические стекла общих надежд, выдаваемых как уже сбывшиеся. Они подчиняли и перерождали человека, создавали духовный мир, в котором не было места сомнениям, а существовала лишь высокая и слепая убежденность. Чем беззаветнее люди предавались этому просветленному и зловещему фанатизму, тем слабее, уязвимее они были, и тем проще было власти прикрываться выбранной идеей и расправляться с неугодными людьми. Нетрудно заметить, что подобного типа творчество несло тот же накал, что и германский нацизм. Большинство советских песен, в т. ч. И. Дунаевского, В. Лебедева-Кумача и подобных им сочинителей, были неумеренно вдохновенными, а это означало, что всякая нормализация настроения людей являлась уже антисоветской тенденцией.
Влияние официальной идеологии в ее художественном выражении на доверчивых людей можно также объяснить инфантильностью их сознания, продвинутого не вперед, а в далекое неразвитое прошлое.
Детская доверчивость взрослых людей допускала пафос так же, как игры в «казаков-разбойников» предполагают разделение сторон на «своих» и «врагов», только не шутку, а всерьез.
Это была фашизация культуры, катастрофический результат абсолютизации эстетических начал, согласно которым песенная триумфальность