отвернулся, взял с манипуляционного столика иглу от шприца и протянул Никите.
– Что, опять?! – возмутился Никита. – Где?
– Левая рука. Возле локтя.
Никита посмотрел. У локтя на руке виднелась небольшая, чуть больше сантиметра, покрасневшая припухлость – древесная пиявка почти полностью успела внедриться под кожу, и наружу торчал лишь кончик плоского зеленовато-коричневого хвостика.
– Осторожнее извлекайте, – посоветовал доктор. – Не спешите. Если хвостик оборвётся, мне придётся скальпелем орудовать.
– Да знаю я! – огрызнулся Никита. – Учёный… Всё тело в шрамах… – Он примерился, проткнул хвостик паразита иглой и начал потихоньку вытягивать его из-под кожи. – И почему вас пиявки не кусают?
– Это не пиявка, а нематода, – ушёл от прямого ответа Сан Саныч. – Вы пьёте мой отвар?
– Пью… А толку? Сами видите…
– Отвар не от нематод, а от их личинок, если нематоды оставят в вас яйца. Или вы хотите заболеть бледной немочью?
– Африка… – распаляясь, раздражённо бурчал Никита. – Экзотика… Жара пополам с проливными дождями… Духота, полчища насекомых, змей, крыс… Романтика!.. У меня такое впечатление, что все исследователи Африки… начиная с Ливингстона… были либо сумасшедшими… либо у себя дома… в Европе, Америке или где там ещё… с детства жили в трущобах, где тоже насекомые, крысы и змеи кишмя кишели… Иначе откуда такие восторги… охи-ахи… по Африке?.. Признайтесь, доктор, вы тоже в подвале родились с крысами, клопами в вшами? А?.. Вот!
Никита наконец извлёк нематоду из-под кожи и торжественно протянул иглу доктору. Сан Саныч нацепил на нос очки, внимательно рассмотрел паразита.
– Молодец! – похвалил он Никиту. – Научились вытаскивать целиком. Кстати, Ливингстон тоже был врачом, и именно он является первооткрывателем Центральной Африки.
– Лучше бы он её закрыл. Вместе с нематодами.
Никита окунул кончик платка в мензурку с виски, протёр ранку, а затем замазал её клеем БФ.
– Всё. – Он поднял мензурку. – Как это там говорится: не пьём, а лечимся?
– Нет, – покачал головой Сан Саныч. – Поехали.
И по-русски, одним махом, опрокинул в себя виски. Иных тостов, кроме «гагаринского», он не признавал. Этот тост был тем единственным светлым пятном, которое ещё признавали в мире за заплёванным, затоптанным всеми и вся социализмом. А для старого доктора это было всё, что осталось от его родины.
Никита тоже выпил, зажевал долькой манго.
– Кто-то идёт, – вдруг сказал доктор.
Сквозь беспрерывную канонаду тропического ливня по крыше бунгало Никита ничего не смог расслышать, но Сан Санычу верить стоило. Научился он у местных жителей дифференцировать звуки, причём до такой степени, что угадывал шаги знакомых людей.
– Кто? – спросил Никита. – Новый пациент?
Несколько мгновений Сан Саныч молчал, затем ухмыльнулся.
– Нет. Ваш «закадычный» друг. Стэцько.
– Ох… – застонал Никита