отлично видел каждое волоконце салата, каждый хрящ, что застревали у него между зубов, отлично слышал, как хлюпает о его нёбо каждый липкий комок прожеванного сыра и раскисшего хлеба, который следовало счищать пытливым кончиком языка. После этого все как-то затуманилось, в вагоне потемнело, пол дрогнул у меня под ногами, и я расслышал чей-то голос: «Осторожно, он падает!» Последняя мысль, которую я помню, была такой: «Бедняга, неудивительно, с такой-то астмой…» И после этого – ничего, ни единого воспоминания о том, что было дальше, лишь чернота и пустота, растянувшиеся даже не знаю на сколько.
– Ты неважно выгладишь, – сказал Патрик, как только мы сели.
– Да просто дело в том, что я в последнее время нечасто бываю на воздухе. Забыл, как снаружи.
Поезд, очевидно, тронулся снова всего через две-три минуты после того, как я упал в обморок, а на станции «Виктория» брокер, астматик и тетка в шерстяном джемпере совместно отволокли меня в медпункт. Там я медленно и пришел в себя – расположившись на кушетке и выпив крепкого чаю. Когда я появился в конторе Патрика, уже было около полудня.
– Наверное, жарко и липко ездить в такой день? – сочувственно спросил Патрик. – Может, выпьешь чего?
– Можно, если предлагаешь.
– Я и сам не против. К сожалению, мой нынешний бюджет больше не позволяет роскошествовать, как раньше. Могу предложить тебе стакан воды.
Патрик выглядел еще унылее, чем в нашу последнюю встречу, а новый интерьер лишь усиливал это впечатление. Крохотный закуток, а не кабинет, весь безлико-бежевый, из окна с дымчатым стеклом открывается вид на угол автостоянки и кирпичную стену. Я ожидал увидеть рекламные плакаты последних книг, но стены оказались почти голыми, если не считать большого глянцевого календаря фирмы-конкурента, висевшего посреди стены прямо у Патрика над головой. Лицо моего друга-редактора само по себе всегда было вытянутым и скорбным, но ни разу прежде не видел я у него таких сонных глаз, да и губы никогда не сжимались в гримасу такой безропотной меланхолии. Несмотря ни на что, похоже, он был рад меня видеть. Патрик принес две пластиковые мензурки с водой и поставил на стол, после чего ему удалось выдавить из себя улыбку.
– Ну что, Майкл, – сказал он, усаживаясь на место, – сказать, что ты все эти годы вел себя тише воды и ниже травы, будет слишком мягко.
– Да я работал, – соврал я. – Как видишь.
Мы оба посмотрели на мою рукопись, лежавшую между нами на столе.
– Ты прочел? – спросил я.
– О да, прочел, – ответил Патрик. – Еще как прочел.
И он умолк.
– И?..
– Скажи мне, Майкл: ты можешь вспомнить, когда мы с тобой в последний раз виделись?
Вспомнить вообще-то я мог. Просто не успел ему ответить.
– Я тебе скажу, – продолжал он. – Четырнадцатого апреля тысяча девятьсот восемьдесят второго года.
– Восемь лет назад, – поддакнул я. – Подумать