то плохо, что Прохора долго нет!
– Тут я! – из-за угла появился Прохор – в каждой руке по бутыли.
– Я все думаю, что лучше для поправки пошатнувшегося тонуса. Решил обе прихватить. Из Столицы человек вернулся, не с болота какого-нибудь.
На крыльце появилась подавальщица, опустила опасливо круглые объективы на ступеньки. Василиса бойко подскочила, приняла от нее поднос с тремя стопками и огурчиками солеными, принесла к скамье под яблоню.
Подавальщица мигнула и плавно покатилась назад, но тут из двери с грохотом вывалился сундук, толкаемый толпой огородников. Последних из них, гневно попискивая и переходя на ультразвук, пинали суставчатыми лапками домашние подметальщики.
Сундук по инерции пролетел почти до самой яблони. Подавальщица упала на него, как некогда Елена на Быка.
– Вот, – старик Прохор оторвался от наполнения стопок, – полный АРХИВ2. К досмотру и пересмотру готов!
– Чай, маменька, я попозже сказала принести, – сказала Василиса.
Марья Моревнасогласно кивнула.
– И то правильно. Не до чаю пока.
Подавальщица слезла с сундука, одернула кевраловую юбку в оборках и цветочных принтах, покатилась обратно к дому.
– Хорошо! – прогудел Батя, поставил пустую стопку на поднос. – Что дальше?
– А дальше вот что, – старик Прохор бодро засеменил к сундуку, откинул, поднатужившись крышку, и погрузился в него с головой.
Джон закусил огурчиком и продолжил:
– Первый вопрос председатель поставил такой: открывать – не открывать. Нас не спрашивали, президиум тоже молчал единогласно, а вот совет что-то заволновался. Но председатель – Вий, отпер резной ларчик сбоку от себя, выскочили из него три молодца с дубинками, пробежались по рядам, настучали, настрочили, подмахнули – все и подписались под тем, чтобы открыть.
– Ну! – испуганно произнесла Василиса
– Вот не было печали, – горько вздохнула Марья Моревна
– Да ну вас, и не такое бывало, – прокашлял из сундука старик Прохор.
Один Батя промолчал, достал с груди медальон, открыл, посмотрел на портрет предка по отцовской линии. Насупил брови.
– Я, – продолжил Джон, когда ящик открыли, и крышка запрокинулась, буквы на ней увидел. Не все, в соленой воде многие разъелись. Первые «ПАН», последние «РЫ»3.В ящике какая-то слизь черная. Забулькала, вылезла жирная шея со змеиной головой. Раскрыла пасть и клокочет: «Протокол, протокол…». Все громче и громче. Искали тумблер на ящике – думали, что старинная заводная игрушка попалась, не нашли. Секретарь комиссии не сдержалась, ножницами голову и отхватила. А на ее месте две новые выросли. Вертятся, шипят, клокочут. Одна все про протокол, вторая про законы. И пошло-поехало. Секретарь головы отстригает, а они удваиваются. И слова все новые и новые, все злее и злее. Скоро уже и слов не различить стало, то «реформа» вдруг послышится, то «налоги». Лаборант и из Совета – кто посмелее, сачки какие-то нашли, хотели головы обратно в ящик запихать, да они как посмотрят,