швыряли, русалок на блесну пытались ловить…
– Плохо! – вдруг кашлянул Батя
– Что плохо, батюшка?– заволновалась Василиса
– Болтовни много, – ответил Батя и его глаза с необычным задором глянули на старичка Прохора, – дальше что.
– А дальше, – Прохор пошуршал листками, накалывая их на сучки, – дальше год 2024, смутные времена…
Батя глянул на небо:
– Тенденция, однако!
Сундук напрягся, пошатнулся и выплюнул откуда-то из себя серую мышку в больших круглых очках. Мышка пискнула, попробовала лапкой передние зубки, и рванулась обратно.
– Вот, – назидательно сказал старичок Прохор, – мышь малая, а тоже – грызет историческую науку!
– Поправляю, мяу, – раздался из кустов сиплый голос кота Василия. – Раз уж вы меня тут всуе поминаете, имею право внести поправку.
Василий вышел на из кустов, подошел к собравшимся, неодобрительно посмотрел на поднос. Задрал хвост восклицательным знаком и продолжил, пока Джон наполнял стопки:
– Смутное время предполагает «смуту», то есть действие, возмущение, всплески и круги на воде. Еще бывают атмосферные возмущения и магнитные бури. Для всего этого требуется энергия. Пассионарность, как сказал великий Лев6 – родственник мой. Также смущаться могут красные девицы в определенной ситуации, столкнувшись с непристойным, но желанным предложением. Если предложение нежеланно, девицы бегут…
– Хватит про девиц, – прервала его Марья Моревна, – сами знаем! Ты по делу говори!
– А описываемый период был просто мутным. Муть всплыла и поплыла, вроде этой, – Василий посмотрел на небо, уже наполовину затянутое черно-коричневым клубящимся туманом.
– А больше ничего не скажу, не знаю, – закончил речь Василий, – туристы про такую древность не спрашивают. Про нее – вон у вас Прохор-библиотекарь имеется.И мышь эту – гоните. Они – мыши, хоть и в очках – но смутья-я-ны!
Василий кивнул на старичка Прохора и уселся, обернувшись хвостом. Замолчал.
Прохор внимательно посмотрел на листок, понюхал его, лизнул:
– Ничего не разобрать. Вроде залито чем-то. То ли краской типографской, то ли эликсиром? Но не моим, я свой и через тыщу лет учую.
Василий поднялся, прошагал к Прохору, ткнулся носом в листок. Потом удалился к кустам, обернулся прежде, чем скрыться:
– Рыбу заворачивали. А еще… Впрочем, при молодых, – он пошевелил хвостом в сторону Джона и Василисы, – об этом не стоит. Спать не будут, кошмары замучают. Плахи, топоры…
– Ладно, – пробурчал Батя, – кто старое помянет… Что дальше?
– Дальше, то есть раньше, год 1924. Пишут, мол, умер некий Ленин.
– Помню, – хлопнула в ладоши Василиса, – тот, который всегда молодой! Мы песню пели!7
– Тут вот в газетке фото имеется – очередь куда-то длинная. А на другой стороне, – Прохор перевернул лист, – про прадеда вашего, Трофим Трофимыч, Нестора Ивановича…
– Обожди, и далеко не убирай, – Батя остановил