десяток аккордов. Это было лет пять назад. Я приходил к Анту и бренчал на его гитаре – покрашенной в черной цвет и облепленной картинками. Ант много лет пишет стихи и песни, но никому не показывает и не играет. Он говорит, что все делает для себя, и не хер лезть в душу поэту.
Мы учились с ним в одном классе, потом Ант поступил в иняз, вылетел после сессии, через год поступил в педуниверситет, но и оттуда ушел почти сразу. Сейчас он нигде не работает и не учится, от армии отмазали родители. Знакомые говорили, что Ант «торчит», но правда это или нет, я не знаю. В последний год я с ним виделся редко.
Я смотрю на свое отражение в зеркале «шкафа – купе»: чувак бренчит на гитаре, можно подумать, что что‑то умеет. Но это всего два аккорда – «е – эм» – «дэ – эм», – остальных я не помню.
Звонок в дверь. Вернулась с работы мама. Я снимаю гитару, прислоняю к дивану, иду открывать.
Я и Настя сидим в «Баскин – Робинсе» на Белорусской. За соседним столом – семья: мать, отец и ребенок. Ребенку лет пять, щеки вымазаны шоколадным мороженым.
Настя не спеша ест свои три шарика – манго, шоколад и кофе. У меня – апельсин, ананас и йогурт.
– Ты изменился, – говорит Настя. – Но я пока не поняла, в чем конкретно. Позавчера, когда ты только приехал, я ничего особого не заметила. Может, потому что соскучилась… А ты скучал по мне там, на стажировке?
– Да, скучал. Я уже говорил тебе.
– А как тебе американские девушки? Что, ни одна не понравилась?
– Я с ними почти не общался. Там все сами по себе. Американцы тусуются со своими, китайцы – со своими, русские – тоже. Но русских вообще там не любят.
– За что? Из‑за глобальной политики?
– Нет, не из‑за этого. Мне Джей говорил – сосед по комнате, – что русские больше всех мухлюют, списывают на экзаменах. А там у них это не принято, их с детства учили, что нельзя мухлевать. А потом приезжают всякие русские… Кстати, они зовут русскими всех, кто из бывшего СССР.
– Хочешь попробовать мое мороженое?
– Хочу. – Я всаживаю ложку в подтаявший шоколадный шарик.
– Саш, а зачем тебе это нужно – музыкой заниматься? Тебе это правда интересно?
– Конечно, интересно. Иначе я бы не стал. А что тебя удивляет?
– Не знаю, просто странно как‑то. Никогда ни о чем таком не думал, учился хорошо, на стажировку в Штаты попал. А сейчас вдруг – панк – рок. Это же музыка для идиотов, для всяких малолетних хулиганов. Разве нет?
– Не только для них. Для тех, у кого свое мнение, для тех, кто не хочет быть, как все.
– Короче, для лузеров.
– Никакие они не лузеры, а самые нормальные люди.
– Не нормальные, а идиоты. Я двух таких знала – учились со мной до девятого класса. Ходили в кофтах «Пурген», на уроках с учителями ругались – показывали, как им на все наплевать, какие они крутые. Ну и что, в конце концов? Выкинули их после девятого, и пошли они в ПТУ. Где они сейчас – не знаю и знать не хочу.
– Ты по двум каким‑то придуркам делаешь вывод обо всех панках. Может, они никакие не панки, а обычные гопники. Ладно, давай сменим тему.
– Давай.
Семья