чистый стакан, поставив его на стол перед пустым стулом.
Артур сделал шаг. Раздался странный звук, такой, какой бывает от модных офицерских сапог «со скрипом». Сделал, едва помогая себе палкой, второй – звук повторился. На Артуре не было сапог – только видавшие виды кроссовки; они уж точно звучать не могли. Перехватил мой недоуменный взгляд:
– В ногах правды нет. Потому я вправду – здесь, а нога там осталась…
– Он автомеханик от бога, – шептал мне на ухо Толик, – любую машину с закрытыми глазами разберёт-соберёт.
– А чего у тебя с ним?
– Сестру на фортепиано учу, но сейчас не учу, сейчас каникулы. А так я у него денег занимал, так вот, отдал.
– А с ногой что?
– Оторвало.
– Где?
– В Афганистане.
Почему-то стали пить быстро, особо без разговоров, зачастили.
– Это всё? – спросил Артур, глядя, как Юрка миллиметражно разливает по стаканам остатки портвейна.
– Ага, – сказал я.
– Нет, не всё, – твёрдо отчеканил Артур. – Пошли.
Не дожидаясь нас, встал, открыл дверь, тяжёлой поступью заскрипел по коридору к лестнице. Мы двинулись следом. На улице толком ещё не стемнело, было около полуночи, может, половина первого. Артур направился к небрежно брошенному чуть ли не посреди улицы ижевскому четыреста двенадцатому «москвичу», слегка покачнувшись, вонзил ключ в водительскую дверь. Грузно упал на сидение, открыл все замки:
– Садитесь! Толян, ты самый мелкий – тебе или сзади посерёдке, или в багажник.
– А как зажопят? – шепнул я усевшемуся чуть ли не у меня на коленях Толику.
– Так его дядька – начальник милиции. Менты этот «москвичок» десятой дорогой объезжают.
Артур завёл двигатель, тот совсем не по-москвичёвски, как-то утробно, с бульканьем, зарычал.
– Прямоток, – изрек он неведомое мне слово, – сам варил.
Машина, взвизгнув покрышками по асфальту, тронулась и, резво набирая скорость, понеслась по пустым тёмным улицам, виляя жопой, жгя резину и не обращая никакого внимания на редкие красные огни светофоров. Скоро выехали за город, помчались по прямому шоссе. В тусклом свете фар налетали какие-то белёсые тени, бились и размазывались о лобовое, отлетали по сторонам.
– Вот же сар-р-ранча, – раскатисто рыкнул Артур, – ты их давишь-давишь, а они всё лезут и лезут, – и добавил, – совсем как люди.
В тёмной стрёмной деревне Артур остановил у одного из крайних дворов – «Толька, пошли!» Глухо и злобно заворчала собака. Зажглось окно. Артур поздоровался. Приотворилась входная дверь, Толя споро подхватил обеими руками опалесцирующую в свете невыключенных фар солидную бутыль.
– Первач… – выдохнул Юрастый. Нам пиздец, обречённо подумал я.
– Похоже, других вариантов здесь нет… – стоически вздохнул Лёшка.
– Посошок, – мрачно сказал Артур, устраиваясь за рулём, укладывая клюку между дверью и сиденьем, – посошок на дорожку. Господа офицеры, посуды нет. Будем, как учили в Красной армии – из горла́.
Что ж, ты, умник, молчишь, задал я немой вопрос – давненько тебя не слышали.