но все это еще не оформилось, я еще не успела так освоиться со своими инструментами, чтобы чувствовать, что я вышла на дорогу. Я скольжу вниз по песчаной дюне, чувствую тепло песка, смотрю на небо, на палящее белое солнце. Окно открыто. Стихотворение свешивается из печатной машинки. Я сделала это. Я свободна. У меня появилось пространство.
Моя квартира в Сохо была то ли трехкомнатная, то ли однокомнатная – так бывает в Нью-Йорке. Чему стоит верить – тому, что написано в договоре об аренде (три комнаты), или своим глазам (примерно полторы). Я выросла в доме, и мне понадобилось время, чтобы привыкнуть к тому, что у меня своя квартира, не говоря уже о пространстве в моей голове, которое раздвигалось, вмещая в себя мир.
В этой моей первой квартире все время приходилось что-то чинить. Слева, как заходишь, у меня был небольшой кабинет. Заходили-то вы, можно сказать, прямо в туалет, что было неплохо, потому что я жила на шестом этаже и мне и так приходилось бегом подниматься по лестнице, когда приспичит. Так вот, слева (или справа от туалета) был мой кабинет. Там могла бы быть спальня, но моя преданность поэзии была такова, что я отказалась от удобства и личного пространства, и кровать у меня была посреди квартиры, мятый кусок поролона на полу, за которым темнел большой стол. Это был огромный чертежный стол, который отдал мне Скотт, и, сидя за ним, я смотрела на стены домов и окна, выходившие на внутренний двор или на цементный сток внизу. Прямо как в Сомервилле, думала я. За окном у меня была веревка со шкивом, на которую можно было прицепить вещи и вытянуть их над двориком. Зимой она замерзала.
Жизнь крошечного внутреннего дворика напоминала масштабную оперную постановку из запахов еды и звуков ремонта. В квартире напротив занимались сексом, и до меня доносились радостные крики – парень Тони прилетел из Германии на выходные. Шлеп-шлеп. Завтра Тони будет рассказывать, что именно они делали. Я пыталась объяснить ему, что не настолько классная, когда он пригласил меня на чашечку чая. Ты же лесбиянка! – засмеялся он. Э, нет. Правда. Я чувствовала себя самым нормальным человеком во всем мире, потому что я выросла в Бостоне, не принимала наркотики и платила за квартиру. У меня была планка, ниже которой я не опускалась, и это был даже не какой-то минимум денег на еду, когда еда заканчивалась, я старалась наскрести хотя бы на кофе и сигареты, но самое главное было – заплатить за квартиру. Тони рассказал мне, что в качестве платы за квартиру сосал член лендлорда. Ты, наверное, тоже могла бы, подмигнул он. У нашего лендлорда был офис на первом этаже и соломенная шляпа с широкими полями и полосатой лентой, он носил широкие галстуки и полосатый двубортный пиджак и в целом производил впечатление модника. Некоторые преподаватели в колледже выглядели так же. Он сдавал квартиры очень дешево. В этом было что-то классное – держать дом, полный шлюх. Все друг другу помогали. Я даже немного восхищалась им из-за этого. Но когда он произнес мое имя этим наводящим тоном: здравствуйте, мисс Майлз, есть у вас что-то для меня, я