в себе к осуществлению вашего покаяния, то ни минуты не медля, сейчас же покайтесь, сейчас же дайте слово Господу, что прежними грешницами вы не будете, что вы остальные дни, месяцы, годы вашей жизни отдадите Христу.
Арестантки не удержались, они начали открыто каяться в своих преступлениях; некоторые даже падали в истерику. К сожалению, в это время при мне не было священника – он был вызван из Зерентуя уже на второй день. Собрав их, он прочел разрешительную молитву, а на следующий день совершил в палате Литургию и всех их причастил Божественными Дарами. После окончания Божественной Литургии меня пригласили к себе на беседу политические арестанты. Придя к ним, я застал их сильно спорящими между собою. Спор их был по поводу моей речи.
Я поздоровался с ними, они предложили мне сесть. Я по следовал ихнему предложению. Некоторые сели вокруг меня, а другие кто на пол сел, кто стоял. Их было чело век около двадцати. Одна из них, лет сорока брюнетка с нависшими бровями, с тонкими губами, по-видимому с большой волей и сильным характером женщина; она села против меня и сказала:
– Мы вас пригласили, чтобы побеседовать с вами.
Я ответил ей:
– С большим удовольствием.
– Так вот, нам хочется знать: может ли Евангелие быть общественной жизнью? – спросила меня эта женщина.
– Вы хотите сказать: может ли Евангелие быть нормативной программой для общественной жизни? – поправил я ее.
– Так, так, – улыбаясь, ответила она мне.
– Да, – сказал я.
– Будьте так любезны, укажите и объясните нам эти места в Евангелии, – сказала арестантка.
Я вынул Евангелие из кармана, открыл Нагорную проповедь Христа и начал ее читать им. К моему удивлению, они с жадностью ловили каждое слово и принимали в сердца свои. Когда я прочел всю Нагорную проповедь, тогда некоторые из них не выдержали и, обратившись к брюнетке, с жаром начали ей говорить:
– Вот видите, вы спорили с нами, доказывая нам, что Евангелие – книга утопическая, что в ней есть только одни сплошные легенды о Христе и только.
– Что же, я ведь давно читала Евангелие, когда была еще в гимназии, поэтому, мне простительно, я все перезабыла, – тихо, но отчетливо, в оправдание себе сказала арестантка.
– Нет! – горячо кричала одна шатенка. – Вы всегда хотите, чтобы все было по-вашему!
– Знамо дело, – поддерживала шатенку блондинка, – коли не знаешь, ну и молчи, а то ведь, подишь ты, зарубила на своем: мол, в Евангелии-то нет такого учения, а оно как раз выходит, что есть!
Брюнетка упорно молчала и ничего им не отвечала.
– Скажите, что такое «нищие духом», – с достоинством спросила меня брюнетка.
– Ради Христа добровольно отрекшиеся от своего «я», – сказал я ей.
– А плачущие? – снова спросила она.
– Кающиеся грешники, – ответил я.
– Позвольте мне ваше Евангелие, – попросила арестантка.
Она взяла его в руки и, водя пальцем