решусь поведать женщине о своих чувствах, я исполню для нее Рахманинова… – он задумался, – Видите ли, Инга, музыке дано рассказать нам о чем-то неведомом, но сладостном…
Инга про себя ядовито ухмыльнулась, понимая, что вся эта пустая болтовня, все это юношеское красноречие слишком далеки от реальной жизни, и тем не менее она остро ощутила болезненную иглу ревности. Какой завидной теперь казалась ей участь той таинственной женщины. В сердце поднялся какой-то шум, то ли любви, то ли страсти, то ли беспричинной надежды, и в оттенках этого шума прямо сейчас было не разобраться. Однако, со свойственным ей беспредельным эгоизмом, Инге хоть и на минутку, но захотелось стать именно этой женщиной.
– Если ваша цель музыка, то она не мешает вам запрашивать гигантские гонорары, – прикладывая к носу льняную салфетку, Инга продолжила презрительный обстрел. – Говорят, ваши концерты влетают в копеечку организаторам…
– Ни в коем случае. Музыка – это не цель, а мое хроническое состояние, – спокойно ответил Ипполит, словно и не слыхивал ни про какие гонорары. – И потом скрипка – самая прелестная спутница жизни, о которой только может мечтать мужчина.
– Неужели?
– Да. Она покорна, понятлива, она всегда тебя прощает и доставляет огромное наслаждение.
– А как же острота жизни?
Неслыханная дерзость была в ее интонации. Зачем она взяла такой тон? Для чего ей хочется заслонить собой не только его вчерашний успех, но и свежесть сегодняшнего утра?
Всеми правдами и неправдами Инга зачем-то пыталась его уколоть, хотя нисколько не сомневалась в его искренности. Какая-то неведомая сила подталкивала ее быть резкой и бестактной. Однако же, видя, что весь облик Ипполита дышит такой всепрощающей добротой, немного устыдилась своих нападок. И тут же его доброта и скромность начинали ее раздражать. Она ничего не понимала в этом молодом человеке, а еще меньше Инга понимала свои чувства. Положа руку на сердце, она не осознавала, что делает: то ли пытается очаровать Ипполита своей наигранной живостью, то ли стремится разозлить его откровенной бестактностью. Такое поведение допустимо для женщины лишь в том случае, если она хочет обратить на себя внимание. А Инга именно этого и добивалась. И потом, если бы какая-то высшая сила призвала ее не грешить против правды, то Инге следовало бы честно признать, что в центр ее системы, вглубь ее порядка ворвался совсем иной мир, иной космос, и что ее потянуло в этот космос, что в ней проснулся интерес к молодому человеку, и он далеко не платонического характера, и что удерживать себя в состоянии покоя ей теперь невмоготу. Да, ей следовало бы признать, но… в данную минуту она бы это ни за что не признала. «Нет, ваша честь, ни в коем случае, ваша честь. Никаких тайных умыслов и желаний. Просто обычный завтрак. Разве нет?»
– Ну а как вам «Фиалки в шампанском»? – хвастливо спросила Инга, понижая тембр голоса до протяжной хрипотцы.
– Простите?
– Вы что, не смотрите телевизор?! – голос повысился и стал резче.
– Ах,