мусор или что-то мешающее проезду. И она говорила так же.
Отпечаток с выразительного негатива она сделала совсем недавно, уже когда все закончилось, – конечно, по секрету от Анатолия. Он бы с ума сошел, если б узнал, что она пошла с этим негативом в ателье. А у нее там знакомый, она наплела ему, что подруга погибла в Сибири в автокатастрофе – и все дела. И негатив сразу отдала Анатолию, он про него давно ныл. Он тут же у нее на глазах его сжег. А отпечаток она, рассмотрев получше, – безо всяких эмоций (разве что бесспорное сходство мертвой девушки с отцом Виктории резко царапнуло где-то внутри, возле сердца), как большинство людей рассматривает в газетах фотографии всяких катастроф, каждый день происходящих где-нибудь в мире, – тоже уничтожила. Хранить его она и не собиралась.
Последнее время об Анжелике Виктория почти не вспоминала. О незнакомом ей Олеге она тем более не думала. И очень удивилась бы, если бы ей стали доказывать, что она должна сочувствовать невинному человеку, чья жизнь из-за нее – и, конечно, из-за неряшливости и продажности судебных органов, – погублена навсегда.
Виктория давно и твердо знала то, что сама ни в коем случае не сумела бы сформулировать – в ее распоряжении не было соответствующего языка. А если бы она его имела, то, наверное, ее взгляд на мир выразился бы примерно вот так.
Так есть – и так должно быть дальше: одним – двигаться по дороге, другим – освобождать ее для их движения на полной скорости. У одних есть деньги – у других нет и не будет; одни – в ночных клубах и казино, другие – в вонючих общежитиях, в коммуналках или в колониях строгого режима – что, по существу, одно и то же.
На ее же языке это звучало гораздо короче:
– Без лоха и жизнь плоха!
Когда все действительно закончилось, об этом именно она как-то разговорилась с Анатолием.
– Что – ему в его деревне лучше, что ли, было?
– Да он вообще-то студент – в Петербурге учится. Учился, вернее, – поправился Анатолий.
– Студент! Ну получил бы диплом – и что? Бомжом был, бомжом остался! Лохи и рождены, чтоб их кидали!
Анатолий незаметно поежился, но возражать не стал.
Мировоззрение, если можно здесь употребить это слово, юной Виктории было гораздо более цельным, чем его собственное.
Глава 32
В Москве. Фурсик
Кто думает, что все это время Фурсик в Москве занимался только выполнением своего личного проекта (с которым мы имели честь познакомить читателя еще в первых главах), тот ошибается.
Он умел организовывать свое время и вести несколько тем одновременно. Конечно, каждый день он уделял не менее часа упорной работе по превращению жителей и гостей столицы в людей вменяемых, цивилизованных и добросердечно относящихся друг к другу.
Он занимался, можно сказать, окультуриванием диких растений.
Ему известна была русская поговорка «Один в поле не воин». Но в этом вопросе Ферапонт Тимофеевич Семибратов, среди друзей