он.
– Я… Мне нельзя задерживаться, – замялся Юэн. – У меня дела срочные. Переночевать бы и идти дальше, как солнце встанет.
– Никуда ты завтра не пойдешь, парень, – ответил старик.
– Почему это? – немедленно вскинулся Юэн.
– Буран идет, – пожал плечами Моррис. – Попробуй высунуться, заметет в пять минут. Нет уж, раз мы договорились тебя приютить, выпустить наружу в бурю мы тебя не можем. Не по-людски это.
– Нет никакого бурана! – нахмурился Юэн. – Небо спокойное.
– Мои кости готовы с тобой поспорить, – улыбнулся старик. – Завтра и увидим, кто из нас прав. А пока ступай за мной. И не шуми: наши почти все спят.
Юэн, тихонько ворча, последовал за ним внутрь здания.
Впрочем, он уже сказал сам себе, что если старикан не обманывает и придется торчать в этом городишке, то свой кров и стол он отработает. Иначе не по-людски получится.
– Повезло тебе, что сегодня была наша смена, – добавил Моррис. – А если б мы чуть задержались, могли бы и разминуться. И застрелил бы тебя какой-нибудь придурок.
Моррис подвел его к небольшому проему с занавеской, из-за которой доносилось глубокое размеренное дыхание.
– Поспи немного, пока время есть. Марла поговорит с тобой завтра, когда сможет. У нас никто без дела не сидит, так что включайся, и никто тебе слова не скажет.
Юэн кивнул и, отодвинув занавеску, шагнул в натопленную комнату.
Проснулся он в холодном поту, вцепившись в изношенный спальный мешок и покачиваясь из стороны в сторону. Уже знакомое ощущение душевной пустоты, почти что голода, расползалось по всему телу. Юэн полежал с минуту, стараясь успокоиться и прислушиваясь; убедившись, что рядом никого нет, он повернулся на спину и аккуратно расстегнул сломанную молнию мешка.
Из-за толстых каменных стен Собора еле слышно доносился вой вьюги.
Свет проникал в комнату через щель между занавесками на двери. Тусклые лампочки на полу по углам выхватывали из темноты тела его спящих соседей. По их безмятежному сну Юэн заключил, что не сильно шумел. Он поднялся, скрутил спальный мешок тугой колбасой и засунул его в самодельный чехол, в прошлой жизни бывший левой штаниной. Затем потянулся, слегка дернувшись от боли в правом плече, и прислушался к перекличке хрустящих суставов: от ступней, через позвоночник, до основания черепа.
Он был уже не тем юнцом, который, сжав зубы, легко сносил любые тяготы. В этом году ему стукнет тридцать семь – по меркам выжженной Шотландии, возраст почти стариковский.
Юэн распечатал ревностно оберегаемый сверток, который нес от самого дома, вынул оттуда кусок сушеного мяса и треугольный ломтик козьего сыра. Вышел из спального помещения в главный зал старого Собора. Под высоким сводом было просторно, а вдоль окон оказались выстроены мостки, вроде строительных лесов, из гофрированного железа и деревянных балок. Потолок весь пошел пятнами от сажи и влажности; в пятнах были и каменные стены в тех местах, где подтекала свинцовая крыша.
Собор стоял на этом самом месте черт знает с каких пор.