же, как сейчас, проснулась от своего крика. Все было точно так же, как сегодня. Тогда родители тут же прибежали в комнату, чтобы успокоить ее. Явился даже ее брат-близнец Блэйр с округлившимися от удивления глазами. Мать увела Блэйра, а отец остался с ней. Он стал тихо, спокойно убеждать дочку в том, что это был всего лишь сон, дурной сон, который его малышка скоро забудет.
И она забыла. Надолго. Но потом сон вернулся. Он стал мучить Клер, когда ее уделом становились напряжение, усталость или слабость.
Она потушила сигарету и надавила пальцами на глазные яблоки. Ну что же… Сейчас она действительно испытывает напряжение. До ее персональной выставки осталось меньше недели. Несмотря на то что Клер лично отобрала каждую скульптуру для показа, ее терзали сомнения.
Возможно, причиной всему стали восторги критиков два года назад, во время ее дебюта. Теперь, когда Клер была на гребне волны успеха, потерять можно было многое. Она-то знала, что отобранные работы были лучшими, но если их признают посредственными, значит, и она, как художник, посредственность.
Может ли быть более ненавистное определение?
Клер поняла, что спать уже не сможет. Значит, нужно заняться делами. Она поднялась с кровати и раздернула шторы. Как раз всходило солнце. Центр Манхэттена окрасился в розовый цвет. Открыв настежь окно, Клер поежилась – весеннее утро оказалось холодным.
Было непривычно тихо. Где-то вдали раздавался шум мотора грузовика, забиравшего мусор и сейчас завершавшего свой объезд. На перекрестке Клер увидела бездомную, толкавшую тележку со всеми своими пожитками. Скрип ее колес и был самым громким звуком.
В пекарне напротив, тремя этажами ниже, горел свет. До Клер доносились слабые звуки арии из «Риголетто». Звуков почти не было, а запахи имелись – волшебный аромат выпекаемого хлеба. Тут вернулись и звуки – мимо пронеслось такси, которому не мешало бы проверить в сервисе клапана. Затем вновь наступила тишина. Клер показалось, что она осталась в городе одна.
«Этого ли мне хотелось? – задумалась молодая женщина. – Остаться одной… Найти какую-нибудь нору и зарыться в нее?»
Временами Клер чувствовала себя словно отрезанной от всего остального мира, но покоя ей это не приносило.
Не в этом ли кроется причина ее неудачного замужества? Она любила Роберта, но ни минуты не чувствовала внутренней связи с ним. Когда они развелись, радости у нее не было, но и большого горя тоже.
А может быть, ее психоаналитик прав и она действительно похоронила глубоко в себе все горе, всю печаль и всю тоску, которые испытала после смерти отца? Этим своим переживаниям она и давала выход в искусстве.
Но в конце концов, что с ней не так?! Клер попыталась сунуть руки в карманы и только тут увидела, что на ней почти ничего нет. С карманами, во всяком случае. Это нужно быть ненормальной, чтобы стоять перед открытым окном в Сохо, одетой всего лишь в трусики и майку с надписью «Приласкай киску».
«Ну и черт с вами со всеми!» – подумала Клер и высунулась из окна чуть ли не наполовину. Может быть, она и правда ненормальная.
Молодая