Евгений Евтушенко

Счастья и расплаты (сборник)


Скачать книгу

был великим «надаистом»,

      ты всех вокруг себя тогда спасал

      и грозно, ибо был, как надо, истов,

      колибриевым перышком писал.

      Без Пабло и тебя – больнее беды.

      Без Пастернака грусть не побороть.

      Булата нет. Андрея нет и Беллы,

      нет Роберта. Нет сразу двух Володь[7].

      Так что такое Муза на Земле,

      покинувший меня мой брат Аранго?

      Когда болит бумага на столе,

      она – незаживающая ранка,

      все раны уместившая в себе!

      «Чево, чево?» – так многие ответят

      на чью-то боль, скрывая свой зевок.

      Так много развелось «чевок» на свете,

      что поневоле ценишь «ничевок».

      Уж лучше называться «ничевоком»,

      чем не любить и вправду ничего,

      а небо все увидит Божьим оком

      и не простит за это никого.

      8

      Дора,

                Летиция нас породнила

      cреди охотников на крокодилов

      у этого крошечного сельца,

      где ни одиношенького подлеца.

      Сельцо —

                сиротка двадцатого века,

      но можно в нем «Доктор Живаго» прочесть.

      Есть здесь и библиотека,

      и библиотекарь есть.

      Его зовут Верхилио Диас —

      Вергилий по-нашему.

                Он чуть горбат.

      Его лицо так по-детски гордилось,

      когда он показывал, чем богат.

      Конечно, здесь были синьор Данте,

      сеньор Сервантес,

                и мистер Твен,

      и компаньеро Неруда,

                к чьей дате

      недавнего шестидесятилетия

      благодарными жертвами его многопоэтия

      была сделана книжная выставка

      влюбленно и чистенько

      на одной из – увы! – очень узеньких стен.

      «Я, наверное, первый русский в Летиции?» —

      «Русские, правда, здесь редкие птицы,

      но залетают и к нам, дон Еухенио.

      Может, прибавит вам вдохновения

      то, что был у нас русский писатель —

                Смирнов[8].

      Веселый был человек.

                Лихо бил на лице комаров». —

      «Какой из Смирновых?» —

                «Серхио.

                          А дальше трудней – Серхевич.

      Я его не читал никогда,

                но вообще компаньеро сердечный.

      Его книг у нас не было,

                но как внимания знаки

      он оставил нам несколько слов

                не на книжке своей, а на Пастернаке…»

      Потрясенно раскрыв «Доктор Живаго»,

                я вправду увидел автограф,

      да и несколько слов,

                я сказал бы так —

                          пышноватенько добрых.

      Что-то вроде:

                «От имени советских писателей столицы

                          я

      рад, что вижу здесь книгу нашего классика.

                Вива, Летиция!»

      Мой Вергилий,

                не знавший подробностей