вернусь обратно другим человеком. И жену свою приму такой, какая она есть. Но что-то плохо получается. Наверное, это кризис возраста.
Матушка Ефросинья покачала головой, сказала тихо и сурово, будто отрезала.
– Примешь ее, себя потеряешь.
– Как это?
– У тебя есть выбор – деньги или ты сам. Вот и думай. Что тебе важнее? Если деньги, тогда смело возвращайся и не страдай, терпи ее капризы. А если сам себе важен…
– Да как это узнать? Я будто над пропастью – весь мир на ладони, а не дотянешься.
Родион начал злиться, разговор показался ему бесполезным, он пожалел, что затеял его. Нет у него выбора, нет! Ну, что ему может посоветовать пожилая схимница, давно забывшая, каково это – жить среди людей? Ефросинья не обратила внимания на его раздражение, прикоснулась холодными пальцами к его руке, прикосновение показалось неприятным.
– Я сегодня помолюсь за тебя, Родион, хоть ты и не особо верующий. Уверена, судьба тебе предоставит шанс. Может, будет встреча. Сам узнаешь, почувствуешь. А дальше – думай.
– Но почему нельзя сохранить и душу, и деньги? – он внезапно успокоился, стал равнодушным – слова матушки были похожи на шаманство, он перестал ей верить. Но невежливо было уйти, не закончив разговор. Родион задрал голову вверх и стал смотреть туда, где в кроне высокой сосны резвились две серые белки.
– Нельзя. Ты перешел границу, когда просят помощи у самого дьявола. Он тебе и предоставил в залог собственную дочь.
– Да какой он дьявол? Обычный мужик!
– Это образно. Если тебе нравится распоряжаться большими деньгами и ты не можешь остановиться, так и не переживай, распоряжайся на здоровье. И живи с Виолеттой. Венчались, небось, красоты захотелось?
Родион обреченно вздохнул.
– Венчались.
– Никто тебя волоком под венец не тащил?
– Да нет, никто.
– Вот и принимай свою судьбу как данность. А хочешь другой жизни, значит, придется отказаться от многого. Это как в казино – накапливаешь фишки, пока везет, а потом можешь проиграть одним махом. Но поверь, жизнь души иногда в тысячу раз слаще любых денег.
Родион тогда сильно расстроился, после разговора остался странный осадок, будто Ефросинья окончательно подтвердила его наихудшие опасения.
После Тополёвки он повернул на Коктебель и два дня просидел затворником на своей даче, обдумывая странный разговор. Как ни отмахивался он от матушкиных слов, на душе стало совсем скверно – лучше бы не встречался с Ефросиньей, совсем она его покоя лишила. Каменный мешок, в который совершенно непостижимым образом превратилась его когда-то комфортная жизнь, становится все теснее. Еще можно было дышать, двигаться, принимать решения, но совсем скоро стены сомкнутся, и он перестанет существовать. Нет, не умрет, а именно перестанет существовать, как свободная личность, имеющая право на собственные желания.
Он всеми силами сопротивлялся этим мрачным мыслям,