одинаковая кровь. Она может разгорячиться, эта…
– Черная кровь, – подсказал Ньеман. – Мне это знакомо.
В охотничьей среде часто поминали темное табу, беспримесную дикость, заставляющую человека травить зверя, нажимать на курок, рискуя и собственной жизнью.
– В моем ремесле, – добавил он, – это называют «преступным инстинктом».
Лаура поняла, что жаркого спора можно не опасаться, и спросила:
– В конечном итоге полицейские тоже охотники, я права?
Ньеман насладился очередным глотком «Троллингера» – он выпил ровно столько, чтобы получить удовольствие и не опьянеть.
– Между охотой, которой вы так гордитесь, и нашей ежедневной работой существует огромная разница. Мы сражаемся с убийцами на равных. Иногда они оказываются сильнее, и тогда дичью становимся мы.
– Но выживаете, – подала голос Лаура. – Моему брату не повезло.
Наступила тишина, все вспомнили, какие драматичные события собрали их за столом. Поминальным столом. Минута молчания растянулась до бесконечности, только постреливали дрова в камине и трещали свечи.
«Пожалуй, пора узнать, как обстоит дело с алиби у этих двух дебилов…» – сказал себе Ньеман.
В ответ он получил ухмылки, перемигивания и высокомерные взгляды.
– Что вас так веселит? – поинтересовался он.
Макс выпрямился, помотал головой, его бабье лицо сморщилось в презрительной гримасе.
– Скажем так: мы слегка нарушили правила уик-энда.
– То есть?
– Пригласили к себе молодых… особ, вместо того чтобы лечь пораньше, как велит традиция.
Майор вспомнил, что в досье упомянуто алиби кузенов.
– У вас остались их координаты? – спросил он.
– Конечно. Я даже расценки могу назвать.
Ньеман поднял глаза и заметил на стене герб Гейерсбергов: перекрещенные оленьи рога на золотом поле. «Вот так вот просто… – раздраженно подумал он. – Века войн, политических битв, социальной борьбы, ревностно охраняемых привилегий, чтобы два клоуна могли развлекаться со шлюхами перед травлей оленя в собственном лесу. Да, дарвиновская эволюция щедра на разочарования…»
Графиня исчезла из-за стола (Ньеман даже не заметил, когда это произошло), но тут же вернулась, неся в руках широкое гжельское блюдо.
Вид этой женщины в узком, как лайковая перчатка, платье, и смешных кухонных рукавицах-прихватках растрогал Ньемана до слез.
– Домашний штрудель! – объявила она торжественным тоном. Макс разлил по бокалам вино.
Странные поминки… Ньеману показалось, что он погрузился в озеро огненной лавы, им овладела эйфория от близости этой удивительной женщины, но…
В это мгновение Удо спикировал носом в тарелку, Макс не успел подхватить брата, и локоны красавца-наследника погрузились в шпецле и мюнстерский соус.
Макс с Лаурой и хотели рассмеяться, но уж больно жалкое было зрелище. Ньеман перехватил взгляд графини на Ивану – та смотрела на пьяного засранца с невыразимой гадливостью.
Лицо