за лето так подрос.
– Но перестал походить на человека, – ядовитый скрипучий голосок Котова вновь послышался от окна справа.
– А вот ты, Котов, совсем не вырос, – сказал Сергей Антонович.
– Мне хватает, – отозвался Котов ворчливо. – Колька другое дело, он с детства чахлый, уж я-то знаю, мы с ним с детского сада. – Котов привстал. – Потом его поливать стали, он начал расти, а потом ни с того, ни с сего заделался стукачом…
– Заткнись, Кот, – подал голос староста группы Капустин, лениво и угрожающе потянувшись к Котову. – Гнида!
– Прошу прощения, ваша светлость! – Котов сел. Тишина воцарилась в кабинете – обманчивая, напряженная.
Сафонов поднялся.
– В чем дело? – спросил он Капустина.
– Да ничего, Сергей Антонович, – сказал Капустин, напрягшись встать, – болтает этот тип… слушать тошно.
– Садись.
«Опять что-то не поделили, – подумал Сергей Антонович. – И ведь не спросишь прямо, где там, сплошные тайны. Сами ни за что не скажут. Ты для них человек из другого мира, враждебного, так им нравится думать. Как же сложно объяснить им, что все мы – люди на единой лестнице, только ступеньки, на которых стоим, разные».
Долгий год эта группа приходила в его кабинет. Немного осталось им быть вместе – в декабре экзамены. Они расстанутся навсегда, а к нему придут другие. И так постоянно, отчего жизнь для него давно не чередование времен года, а чередование учебных групп.
Витя Меньшиков откинулся на спинку стула, вертит ручку в руке, задумался, того и гляди вымарает столешницу пастой – отмывай потом. Коля Добровольский сутулится, серый пушок над верхней губой означает усы, он холит их, то пощипывает, то поглаживает – нравятся. Юра Гурьянов щурит близорукие глаза – опять подрался, очки разбиты, на лице удивление. Вася Веселов губы поджал – все сомневается, а спросить – ни за что. Коля Звонарев приник к столу – трудно ему разогнуться, но разогнется. Этот обязательно разогнется. Сашка Капустин лениво поводит круглым мощным плечом, лыбится снисходительно, ума ни на грош, знает об этом, но на природу не ропщет, зато силой не обделен. К простенку меж окон жмется Котов, этот себе на уме – пройдоха, лицо красиво и чисто, но что-то злое нет-нет и проглянет, исказит правильные черты, искривит припухшие губы, потушит глаза…
– Будем работать? – спросил Сергей Антонович негромко.
– Будем.
Ожили, зашевелились, подтянули тетрадки.
– Коля Звонарев получает пять, – сказал Сергей Антонович и выставил первую оценку в новом году.
– За что? – заныл Котов.
– За то, что думает, – сказал Сергей Антонович. – А ты, Котов, думать ленишься, хотя мог бы.
– Я очень ленивый, – охотно согласился Котов, – К тому же думать нам не положено. Мы работяги, нам вкалывать ручками.
– А голова зачем? – спросил Сергей Антонович.
– Во всяком случае, не для решения производственных проблем. Возьмите, например, моего папашу. Он служит главным конструктором большущего завода. Так вот недавно