оглушающий рёв двигателей, взлетающих на форсаже самолётов, слетающий откуда-то из бескрайней высоты их мощный гул. Самой прекрасной мелодией звучал тонкий свист, заходящего на посадку после успешного полёта самолёта.
Завершающим аккордом была та звенящая тишина, опускавшаяся на аэродром после остановки последнего двигателя.
Этой тишиной наслаждались все: уставшие и довольные люди и, такие же уставшие, но довольные и гордые собой самолёты. Довольные и гордые тем, что сделали всё, что требовали от них люди, что они не подвели их, людей. Такая их, самолётов, служба, и они с честью выполнили её.
Теперь они просили людей отблагодарить их за хорошую службу – накормить, напоить, привести в порядок и дать спокойно отдохнуть.
Аэродром снова наполнялся гулом заправщиков и рёвом тягачей, растаскивающих усталые самолёты на ночёвку по их квартирам – ангарам.
Эта жизнь шла постоянно: изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год, иногда без выходных и отпусков…Только всё это было в недавнем прошлом – за тридевять земель отсюда, там, на Дальнем Востоке.
Здесь, в Р….ком, всё было с точностью… наоборот. Не было предполётной аэродромной суеты. Работать приходилось, по сути, в гордом одиночестве, без помощи и совета, без элементарной, человеческой поддержки… Нет, я не испугался, не растерялся. Но мне это не очень нравилось, точнее – очень не нравилось. Я мог сам написать рапорт о переводе в строевую часть или вообще о демобилизации из армии, но система жестоко покарает меня за своеволие.
Было бы нечестно с моей стороны, если не скажу, что Наташа понравилась мне сразу, с первой встречи. Пока не знал ничего об её муже, даже думать об этом не смел. Чем больше с ней общался, тем больше хотелось быть рядом с ней. О Витюшке тоже не говорю…
К этому времени я уже твёрдо решил, что очень хочу, чтобы Наташа и Витюшка были со мной. У них было «скромное», но обжитое жильё, и сдёргивать их в неизвестность, я не имел права. Я только не знал, как сказать Наташе об этом. Ради них я должен забыть о своих недовольствах и хотелках. Вольно или невольно, сравнивал Наташу с Соней. Иногда мне даже казалось, что они похожи друг на друга… Сравнивал я и другое… Соня нравилась мне, как подруга, как товарищ, наконец, просто, как человек. Но по ней я не скучал. Так же, как по Людмиле. По Наташе я скучал. К Наташе меня тянуло, как магнитом, к такой, какая она есть. За словом в карман ей лезть не нужно было, она любила и могла огрызнуться. Беззлобно. Безобидно. Она могла взорваться горючими слезами по любому поводу – вероятно, это последствия нервных потрясений, выпавших на её долю…
В присутствии Наташи и Витюшки, я отдыхал душой…
Наташу я любил. Я не знал, как сказать ей об этом и от этого ещё больше боялся завести с ней разговор. Было понятно, что ей будет очень тяжело принять решение… Обнадёживало, что не последовал отказ, когда Витюшка просил стать его папой… Мне очень не хотелось остаться без них…
Всё решилось в один из осенних, слякотных вечеров, после просмотра очередного «сериала» для