отрыва от макулатуры сознался Городецкий. – Одного.
Иванов уважительно покачал головой.
– Спасибо за прямоту. Одна беда: на мне, где сядешь, там и слезешь.
– Но хотя бы пять минут Вы побудете крайним!
Заведующий с беспокойством оглядел кабинет. Вся его трепещущая наружность выдавала открытым текстом: «Ничего не забыл?!». Иванов усмехнулся, и пожал плечами.
– Пять минут – крайним? Ну, что ж: тоже – довод…
В приёмной «самих товарища Первого» им пришлось около пяти минут «дозревать» на стульях у стены: Второй успел «несанкционированно» просочиться раньше. Наконец, вельможный – в обращении с «народом» – референт изобразил из себя ключника Петра у ворот рая:
– Можете проходить, товарищи.
При виде заведующего и «сопровождавшего его лица» Первый и не подумал хотя бы обозначить движение навстречу. И правильно: «нечего баловать мальчонку», пусть и в количестве двух.
– Садитесь, товарищи.
– И на том спасибо, – вполголоса буркнул Иванов, не обращая внимания на помертвевшего от такой непочтительности Зава. А как иначе: «Оскорбление Величества» – это не только про царское время! Первый начальственно медленно поднял… слегка приподнял… тяжеленный взгляд на вошедших. На Городецком он задержался не дольше, чем на предметах интерьера, а, вот, Иванов удостоился большей дозы.
– Значит, это Вы и есть?
– Ну, если Вы – о паспортных данных, – усмехнулся следователь, – то это я и есть. Ива́нов Александр Сергеевич, то есть. «Ива́нов» – с ударением на первом слоге. Как и положено у дворян.
Городецкий дополнительно помертвел – и предпринял отчаянную попытку дематериализоваться. Только напрасно он изводил себя: «Первый» даже пепельницу на столе удостаивал большего внимания.
– Я не о паспортных данных.
Первый опять «не справился с весом», и вернул тяжёлый взгляд на стол. Но булыжники его слов намертво придавили Городецкого, тщетно пытающегося слиться с «окружающей средой». Хорошо ещё, что тот успел сгруппироваться и отчасти трансформироваться в духа бесплотного.
– Значит, Вы и есть знаменитый «диссидент от прокуратуры»?
– Польщён, гражданин начальник, – приторно улыбнулся Иванов. – «Диссиденты» – не самые бесполезные люди.
Была у Александра Сергеевича нехорошая – и очень вредная для здоровья – привычка: сразу же «лезть в бутылку». Другой на его месте промолчал бы, «прикинулся пиджачком», изобразил мертвенную бледность. Словом, отреагировал адекватно обстоятельствам. Но у Иванова всё было – как у того прапорщика из анекдота: «Здесь Вам не тут!». От любых намёков на чью-то высокопоставленность и собственную подчинённость он заводился «с полуоборота». И дальше «несло» его так, что «об остановиться» и речи уже не было. И ведь понимал Александр Сергеевич, что «язык мой – враг мой» – а ничего не мог поделать ни с собой, ни с ним, вражиной.
Первый улыбнулся – нехорошо и даже многообещающе.
– Узнаю