прочие «мажорные» факты, главным из которых оставалось дело о «теракте на подъездных путях». Немного уже зная нравы и обычаи «их мира» – и не того, который «подвергается» отечественными газетами – Иванов не сомневался в том, что «продолжение следует». Человек, попавший на заметку в ЦК, был обречён на вечное пребывание в анналах. «Вожжа из-под хвоста» удалялась только вместе с несчастным.
Поэтому, даже если девицы «осчастливили бы» его своим появлением и даже с «деталями» интерьера, он не рассчитывал на обретение возможности спокойно заняться этим делом. Не позднее завтрашнего дня Петра Николаевича «осчастливят» звонком из «области», и в состоянии панического ужаса тот потребует от старшего следователя Иванова пустить все дела по боку, и заниматься исключительно делом «государственной важности». Иванов не исключал и активное участие обкома – в лице его первого секретаря – в мероприятиях по собственному вразумлению. Он «почему-то» не сомневался в том, что вместе с делами «побоку» обязательно будет пущено и «благородное» предложение «товарища Первого» в части дальнейшего трудоустройства принципиального следователя. Причина – банальнее некуда: хрестоматийная «близость к телу рубашки», которая «своя».
Иванов «не накручивал» и «не впадал». Это были не фобии, а всего лишь знание жизни. Увы, но быть могло всё то, что и раньше бывало. И всё это на фоне того, что в оставшуюся декаду Иванову предстояло закончить производством десять уголовных дел, не считая тридцати «отказных» материалов! А что значит: «окончить производством»?! Это значит, что обвиняемым во всем делам, направляемым в суд, надо было предъявить «окончательное» обвинение, потом ознакомить потерпевших с материалами дела, и, наконец, в присутствии адвоката выслушать от обвиняемого заявление о его полной невиновности, выбитых из него показаниях и зубах и «стопроцентной» фальсификации дела!
И «на всё, про всё» – десять дней, считая и воскресенья! Хорошо ещё, что в марте тридцать один день, не то Иванову, как и любому другому «следаку» на его месте, пришлось бы каждый оставшийся день «кончать жизнь самоубийством»!
В самый разгар тризны по себе и ещё даже не возбуждённому делу зазвонил аппарат. Не ожидая ничего приятного, Иванов без энтузиазма поднял трубку.
– Сергеич, привет: Толик! – прогудела трубка «не определяемым» на слух голосом начальника ОУР капитана Галимова.
Сердце Иванова дрогнуло: сейчас «обрадуют» окончательно! И как это он мог забыть про «ментов»?! Вот, уж, действительно: «слона-то я и не приметил»!
– Привет, Толик.
Иванов дрогнул не только сердцем, но голосом: «я не могу иначе», как справедливо заметила одна певица, до этого уже сознавшись в том, что и «сердце моё – не камень».
– Как настроение, Саня?
– Бодрое – уже на дне, – на всякий случай, тут же упал духом Иванов: «ну, чтобы два раза не ходить». Да и перспектива