Даже в своем личном дневнике он упомянул их мимоходом, как некие рядовые события. О том, как рассказать о них, тем более, его юной трепетной жене, которая может расплакаться из-за брошенных в ее адрес упреков и тревожится из-за каждой непонятной ситуации, он не знал. Решил, что лучше молчать, но вскоре понял: рано или поздно Дотти все равно узнает истину. Ее любопытство воистину безгранично, и только тактичность удерживает ее от бесконечных расспросов обо всех подробностях его прошлого.
Она молчала в ответ и все сильнее прижималась к нему. Граф встал с канапе и подхватил ее на руки, отчего девушка вскрикнула и рассмеялась – слишком уж неожиданными показались его действия. А затем понес ее в спальню, дабы подарить краткое, но столь пленительное счастье…
Через несколько часов Кристоф проснулся от того, что понял: кто-то стоит над его кроватью. Он открыл глаза. Стоявший рядом был не виден никак, но тень отбрасывал прямо на его лицо. Сквозь щель в тяжелых портьерах просачивался зыбкий лилово-серебристый свет белой ночи. Темная фигура никуда не перемещалась, нависая над ним. Граф посмотрел на лежащую рядом с ним Дотти. Ее лицо казалось мертвенно-бледным, чуть тронутым синевой под неплотно закрытыми глазами, грудь почти не вздымалась, дыхание не было слышно. Он тронул ее рукой, поправил волосы, выбившиеся из заплетенной на ночь косы. Только тогда Дотти вздохнула и, не просыпаясь, перевернулась на другой бок. Кристоф затаился и начал пристально наблюдать за фигурой, стоявшей у изголовья. «Я помню, кто это», – подумал он. – «Но что ему здесь надо?» Откуда-то он знал: пришельца надо позвать по имени, и тогда он покинет спальню. Но имя выскользнуло из памяти. Тогда граф мысленно задал вопрос, обратившись к тени: «Кто ты?»
«Друг твой», – возникла в голове ответная мысль.
«Отлично», – решил Кристоф. – «Значит, с ним можно говорить. Тогда, помнится, нельзя было».
Он вспомнил детство, когда вот такая же темная фигура стояла над ним, заслоняя окно, рядом с которым находилась его кровать. Тогда он перепугался сильно, ибо видение показалось угрожающим, готовым причинить ему вред. Может быть, испуг усубляли жар и боли во все теле – тогда, в детстве, эта тень являлась Кристофу исключительно во время болезни, и он стонал, и кто-то – или Минна, или матушка, или няня – вставали и крестили его, давали ему попить или обтирали лицо платком, смоченным в холодной воде, и фигура с некоторой неохотой отходила от постели, становилось спокойно, вся комната принимала знакомый вид, и в ней, казалось, не оставалось места никаким странным и пугающим явлениям.
Сейчас страха почти не было. Только некое неприятное чувство, словно его бы в неурочный час к нему вломился незнакомец и что-то от него требует.
«Раз ты друг, то почему явился мне именно в таком обличии?» – спросил Кристоф
«Шестого более нет», – отвечала тень.
Граф закрыл глаза. Шестой рыцарь – это граф Петр Талызин. После переворота он, подобно многим, никак не пострадал. Продолжал командовать