с первого дня мнения его подчиненных разделились. У графа появилось много поклонников, но были и те, для коих он стал не без причины несимпатичен.
Фаворит Императора с честью и славой воевал с французами в Отечественную войну 1812–1814 годов; за сражение под Краоном он получил Георгия 2-й степени. «Это сражение, правда, не имело особенной важности. Мы приписываем себе победу, потому что удержали туры1 благодаря традиционной стойкости русских войск и выгодности выбранной позиции. Тактических распоряжений тут почти не требовалось; но победителей не судят… Нет сомнения и в том, что граф М. С. Воронцов, командовавший войсками в этом сражении, проявил, как и во многих других баталиях, ту спокойную личную храбрость и хладнокровие, которое его всегда отличало».2
С 1815-го по 1819-й год граф Воронцов оставался во Франции со своим сводным гренадерским корпусом, который по возвращении в Россию был расформирован, потому что был больше похож на французское войско, чем на русское. Офицеры именно этого корпуса принесли с собою страсть к созданию политических тайных обществ, которые были тогда в большой моде во всей Западной Европе.
Политические убеждения самого графа на то время едва ли кто знал, кроме него самого… Вероятно, политический характер Михаила Семеновича сложился под двойным влиянием русской аристократии и английского взгляда на жизнь. В России Воронцова тем не менее называли либеральным вельможей. Однако трудно назвать «другом свободы» того, кто ставит свой произвол выше закона, кто не уважает ничьих прав, кто основывает управление огромным краем на системе тотальных доносов.
Граф Воронцов скорее мог быть либеральным и благонамеренным шефом жандармов, но всего менее либеральным вельможей. И не случайно генерал-адъютант Шильдер3, проезжавший через Ставрополь в Грузию (где на него было возложено следствие по зверским пыткам, которым были подвергнуты несколько нижних чинов), с прямодушием честного, благородного человека называл в приватной беседе Воронцова не иначе как патер Грубер. «И действительно, если граф не был генералом Иезуитского ордена, то без сомнения мог бы быть им»4. Он владел собой в совершенстве, и только легкое подрагивание губ выдавало его иногда в минуты сильного раздражения; но, право, и тогда обычная лисья улыбка не покидала его. Граф очень любезно и, как казалось, ласково говорил с человеком, которого уже решил для себя погубить. Чаще своих предшественников (кроме А. П. Ермолова) он прибегал к смертной казни даже в таких случаях, когда преступление ничего не имело военного или политического. Как-то были повешены разом девять горцев, уличенных в разбое, грабеже и убийстве. Во всех этих случаях преступники судились по полевому уголовному уложению: иначе в пользу обвиняемых непременно явились бы смягчающие вину обстоятельства, и они не подверглись бы смертной казни.
Вместе с тем его сиятельство работал легко, весьма ревностно занимался служебными делами, но законов не знал, а попросту не желал знать. Когда ему однажды доложили, что отдаваемое им приказание противно закону, он возразил: «Ежели бы здесь нужно было только исполнять законы, Государь прислал сюда не меня, а Полный Свод Законов». Уже одно устроительство перед его дворцом желтого ящика, куда бросали доносы, красноречиво свидетельствовало и о его характере, и о том, сколь мало у него имелось чувства законности. Граф охотно принимал всякие доносы, даже анонимные, справедливость которых изучали особые агенты путем тайной слежки и розыска. И можно без труда представить, какое вредное и тлетворное влияние оказывал сей метод на дисциплину и службу краевой администрации.
Физически граф был деятелен и подвижен не по летам. Каждый день, как часы, он ездил верхом по нескольку верст и совершал длительные прогулки пешком. Домашний быт его был правильный и достойный, совершенно приличный его положению, без всякой мещанской роскоши. У него собирались по вечерам два, а то и три раза в неделю. Графиня Елизавета Ксаверьевна − утонченная, просвещенная женщина − старалась соединить грузинское высшее общество с русским. Супруга главнокомандующего по праву оставила о себе незабвенную память на Кавказе, первой обратив внимание на безвыходное положение дочерей кавказских офицеров. Благодаря бескорыстным стараниям графини упрочилась судьба и будущность сотен сирот и заброшенных детей офицеров на Кавказе. Попечениями и пожертвованиями ею было устроено в Тифлисе воспитательное заведение Св. Нины, также в Ставрополе, и наконец в Эривани.
Ее туалеты были не особенно роскошны, но она надевала на себя фамильных бриллиантов на десятки тысяч рублей и, точно невзначай, замечала, если дамы являлись на ее вечера в одном и том же наряде. Досадным следствием этих нововведений было то, что лучшие грузинские фамилии беднели, а для служащих прибавилось новое искушение к незаконным стяжаниям и злоупотреблениям власти.
Весною обыкновенно начинались активные поездки графа преимущественно на левый фланг и в Дагестан, а затем в Пятигорск, где он проводил по месяцу и более. Вместе с ним двигалась его многочисленная свита и большая часть начальствующих лиц, но отнюдь не для надобностей службы, а чтобы показать и напомнить