удивлённый судья.
– Да, повелось с этого года, и радетелем русской культуры, как бы странно это ни звучало, стал сам граф Александр Христофорович Бенкендорф, – врал напропалую Копытман. – Казалось бы, потомок балтийских немцев, однако готов и жизнь, и душу положить на алтарь русского Отечества.
– О подвигах Александра Христофоровича мы премного наслышаны, – согласился Мухин, отодвигая тарелку тонкого фарфора с тщательно обглоданными рыбьими костями. – Геройский человек, величайший ум и при этом несгибаемый борец с инакомыслием.
В голосе судьи, как показалось Петру Ивановичу, промелькнула ирония, но он решил на этот счёт не слишком ломать голову.
– А вы слышали, что на Кавказе был застрелен поручик Лермонтов? – сменила тему Лизонька.
А и в самом деле, как он мог забыть, что 15 июля по старому – то есть применявшемуся ныне – стилю у горы Машук на дуэли был убит поэт Михаил Лермонтов.
– Жаль, жаль человека, большие надежды подавал как поэт, – вздохнул инспектор. – Правда, ходили слухи, что он отличался несносным нравом, а эта дуэль стала следствием обидной шпильки в адрес его старого друга – майора Мартынова. Увы, гении зачастую имеют дурной характер. – И продекламировал:
Белеет парус одинокий
В тумане моря голубом.
Что ищет он в стране далёкой?
Что кинул он в краю родном?..
Закончив читать, Копытман ещё раз вздохнул, исподволь отмечая, как покрылись румянцем щёчки Елизаветы Кузьминичны. Её романтическая натура после таких стихов сразу дала о себе знать, и некоторое время девица ещё бросала в сторону гостя откровенно томные взгляды.
– А что, ваша дочь замуж не собирается? – отчего-то спросил Копытман, желая разрушить неловкую паузу.
– Может, и собирается, да только мне, как отцу, виднее, с кем она пойдёт под венец. Вот найдётся достойный жених – и милости просим.
– Да где же найдёшь их, достойных женихов, в наших палестинах?! – всплеснула руками Лизонька. – Папенька желают мне достойную партию, а я уже, право слово, за любого помещика согласна. А лучше, конечно, за столичного чиновника. – И так многозначительно посмотрела на Копытмана, что у бедняги сразу выступила испарина.
– Пётр Иванович, а вы расскажите о себе, – неожиданно предложил Мухин. – А то мы только и знаем, что вы столичный чиновник, а кто таков, по каким делам к нам – приходится гадать.
– Дело моё публичной огласке не подлежит, – напустил туману инспектор, – равно как и подробности моей службы, являющейся государственной тайной. А о себе, что ж, могу сказать несколько слов. Прадед мой, Яков Хофер, происходил из литовских немцев, служил наёмником. Затем нанялся к русскому царю, Петру I, за верную службу был пожалован поместьем в Торопецком уезде Псковской губернии, и фамилию принял на русский лад, ведь по-немецки hoof значит «копыто». Однако сын его – мой дед – имение проиграл в карты. Отец мой пошёл по чиновничьей линии, да и я продолжил его дело, дослужился до чина коллежского асессора