радостно сообщила: «Ребята! Наш барабанщик Рыжик большой герой. Он прошагал через всю тайгу и появился здесь, чтобы принять участие в главных гонках. Молодец!.. Но мы не можем допустить его к гонкам, потому что он нарушил Конституцию и сбежал из лагеря. За это мы обязаны исключить его из „Эспады“ и оправить обратно в „Солнечную Радость“, а там его посадят на цепь и будут держать в картонной коробке до конца смены…» Тут Рыжик увидел, что улыбка у нее деревянная. А Корнеич и Кинтель стояли рядом, но, как и барабанщики, смотрели мимо…
Рыжик застонал от горя и проснулся. Подошвами вытолкнул картонные клапаны. Сразу все вспомнил. Пятясь, выбрался из коробки, встал. Ноги и спину ломило. В горле было сухо. Надоедливо, хотя и не сильно зудели комариные укусы.
А солнце было высоким и ярким. Машины проносились по тракту одна за другой, разноцветные, блестящие. Рыжик, заплетаясь во влажной траве, сходил за березку (чтобы с дороги не увидели, чем он занимается). Вернулся к коробке (будто к дому). Разглядел среди клевера лужу – наверно, осталась от недавних дождей. Вода была коричневатая, в ней плавали сухие травинки. Рыжик с удовольствием умылся. Хотелось пить, но это дело было рискованное: мало ли какие здесь микробы. «Потерплю», – сказал он себе.
Рыжик попрощался глазами с коробкой. Ближе к дороге стоял столб с числом 32 на синей табличке. Рыжик посмотрел на него, как на хорошего знакомого.
От солнца, от умывания (и от этого вот столба) Рыжику стало веселее. Как бы то ни было, а он одолел главную часть пути. Осталось немного. И опять стало казаться, что все кончится хорошо.
Рыжик встал на обочине. Машины проносились со свистом и шорохом. Никогда в жизни Рыжику не приходилось «голосовать» на дороге, проситься к кому-то в попутчики. Он знал, что надо поднять руку и ждать: когда найдется добрый человек?
Люди – они бывают всякие. Рыжику казалось, что проситься в блестящие «вольво» и «тойоты» нет смысла. Наверняка в них едут всякие сытые богачи, «новые русские». А вот какой-нибудь пенсионер или небогатый дачник в помятой «шестерке» или «оке», наверно, пожалеет одинокого мальчишку в рыжей истрепанной одежке.
Скоро он увидел как раз такую «шестерку» – пыльную, с трещиной на стекле. Но машина проскочила, как снаряд, а за трещиной мелькнуло насупленное небритое лицо… Зато серебристый длинный автомобиль затормозил!
Он затормозил не сразу, проскочил сперва следом за «шестеркой», но вдруг сбавил ход, встал, поехал обратно. Рядом с Рыжиком распахнулась отразившая лучи дверца. «Значит, руль правосторонний», – мелькнуло у Рыжика. А что за марка у машины, он не разглядел. У водителя было круглое добродушное лицо. Гладкое, но уже не молодое. А голос не сердитый, со смешинкой:
– Далеко собрался, путешественник?
– В город… – выговорил Рыжик. В горле заскребло от робости и от сухости.
– Ну, грузись… – Мужчина перегнулся через спинку, открылась задняя дверца.
И Рыжик, стукая ногами о металлическую кромку, животом