тебя как царя, который прикрылся женщиной, чтобы спасти свою шкуру.
– Ты только послушай ее, Лис! – воскликнул Царь. – И она еще удивляется, что я ей глаз подбил! Она еще удивляется, что я ей испортил лицо, если такое лицо можно чем-то испортить! Послушай, дочь, не заставляй меня дважды на дню лупцевать тебя. Мне этого совсем не хочется.
Он встал и снова принялся мерить шагами залу.
– Чума вас всех побери! – сказал он. – Вы что, меня с ума свести хотите? Можно подумать, что вашу дочь отдают на растерзание Чудищу! Женщиной прикрылся, вы говорите! Никто из вас не хочет вспомнить, что она – моя дочь, плоть от плоти моей. Часть меня. Это я должен неистовствовать, а не вы. Да разве пошел бы я на это, если была бы хоть малейшая возможность увернуться! Что-то другое скрывается за вашими уговорами и причитаниями. Ведь не хотите же вы, чтобы я и на самом деле поверил, что между двумя единокровными сестрами возможна такая пылкая любовь? Это противоестественно! Но я выведу вас на чистую воду…
Не знаю, насколько верил он сам в то, что говорил. Вполне возможно, что и верил. Когда мой отец был не в себе, он был готов поверить во все что угодно. К тому же он, единственный во всем дворце, ничего не знал об отношениях между собственными дочерьми.
– Да, – сказал Царь, уже успокаиваясь, – кого здесь стоит пожалеть, так это меня. Это я приношу себя в жертву. Но я исполню свой долг до конца. Я не имею права губить страну даже во имя жизни собственной дочери. Мы ведем пустые разговоры. Все предрешено. Мне жаль девчонку, но Жрец совершенно прав. Унгит должна получить причитающееся ей. Разве безопасность страны не дороже жизни любого из нас? В каждой битве случается так, что один умирает, чтобы спасти многих.
Вино и ярость вернули мне силу. Я встала с кресла.
– Отец, – сказала я, – ты прав. Кто-то должен умереть, чтобы спасти свой народ. Отдай Чудищу меня вместо Истры!
Царь, не говоря ни слова, подошел ко мне, взял меня (ласково, как мне показалось) за руку и отвел к противоположной стене залы, где висело большое зеркало. Ты можешь сказать, что зеркало более уместно в опочивальне, но мой отец так гордился своим зеркалом, что хотел, чтобы его видел каждый посетитель дворца. Зеркало это было привезено из дальних стран, и ни у одного царя в наших краях не было подобного. Зеркала, которые делают у нас, дают только тусклое и кривое изображение; в этом же отражение невозможно отличить от оригинала. Поскольку раньше мне никогда не случалось оставаться в Столбовой зале одной, я никогда не смотрелась в него. Царь подвел меня к зеркалу и стал рядом со мной.
– Унгит просит себе лучшее, что у нас есть, а ты хочешь, чтобы я дал ей вот это, – сказал он.
Мы постояли у зеркала некоторое время в полном молчании; может быть, отец ждал, что я расплачусь или отведу взгляд. Наконец он промолвил:
– А теперь убирайся! Не выводи меня из себя. И не забудь приложить к лицу сырое мясо. Мы с Лисом остаемся здесь – у нас очень много работы.
Как только я вышла из Столбовой залы, я почувствовала