пригожий и такой хороший —
Он, спрятавшись под снежною порошей,
Жил нами, а еще вселенной всей.
То хмурился он, то улыбался,
Но в душах наших навсегда остался.
Куда спешим?
Да в наш Литинститут,
Профессора там важные такие,
Но мудрые и, в общем, неплохие,
И барышни гуляют там и тут,
Ах, знали бы они, зеленоглазы, —
Литература пострашней проказы.
Что помнится еще? Да стыд и срам —
Наутро то кефир, то чашка чаю.
Но знаешь, Вишневой, я так скучаю
По пьянкам медленным по вечерам.
Гляжу в окно – гудят автомобили,
Не умер, как ни странно, не убили.
Но снова не о том с тобой речем,
Вино в массандровском стоит подвале.
Утонем, что ли, в нем? Да нет, едва ли.
Вино – оно, ты знаешь, ни при чем.
Судьба всегда останется судьбою,
Как этот снег и словно мы с тобою.
А помнишь ли Джимбинова, В. П.
Смирнова и Еремина, который,
Гремя глаголом выспренним, как шпорой,
Был вечно верен пушкинской судьбе.
А Дынник, светлая при непогоде,
И горькая, как греки, Тахо Годи.
А был еще и Михаил Попов,
С которым мы в одной каморке жили,
Лупили рукописями клопов,
Глушили чай, но в общем не тужили.
Припомнить бы и Юрку Кабанкова.
Артемова – а что и впрямь такого!
Живи, Литинститут мой, тыщу лет,
Ты будешь вечно и в снегах, и в звездах.
Дай только сотню лет всего на роздых,
Чтоб получить в бессмертие билет
Иль в шум беспечный общежитских комнат —
А там, глядишь, про нас хоть кто-то вспомнит.
Стансы
Я вспоминаю этот свет
Грозы мгновенной и летучей,
И молнию надзвездной кручей,
И гром, раздавшийся в ответ.
Пусть плоть твоя расщеплена,
Зато душа жива, покуда
Ты веришь в радостное чудо
Грозы – она нежнее льна.
Росою обрамленный сад,
Где ты проснулся не впервые,
Где яблоки почти живые,
Но головами вниз висят.
Где тихо светят светлячки,
Сверчки скрипят, не утихая,
Где полночь злая и глухая
И звезд угрюмые зрачки.
Но душу, знаешь, не морочь
Постылой жутью приведенья:
Приходит утро, и виденья
Уходят прочь, уходят прочь.
Так жизнь уходит иногда
К лесным и дряхлым старожилам,
И что тогда течет по жилам —
Живая, мертвая вода?
В окне сирень, и свет в окне,
И солнце прядает в окошко.
На подоконнике не кошка,
А тигр, рассерженный вполне.
Ни воробьев, ни голубей,
Одна сирень глаза раскрыла.
Сирени что? Она бескрыла,
Но