в саду темно, и в сенях темно,
Только в горнице благодать.
Там иконка старая висит давно,
Которую никому не видать.
Там вино виноградное грустно пьют,
Там живая течет вода,
Там порхают пчелы и там живут
Ангелы иногда.
Мальчиков ест Платон,
Левиафан – планктон,
Все кого-то едят,
Даже моих котят.
Хмурься, злись и молись
О том, чтобы эта слизь —
Господи, исцели! —
Исчезла с тела земли.
И чайка глупая бескрыла,
И православный крест у рва.
Лиловые глаза раскрыла
Сирень, от страха чуть жива.
Как странно в этом захолустье,
Где даже помыслы горьки,
Где жизнь твоя вплывает в устье
Какой неведомо реки.
2
Бог в скворечнике
Ни царя, ни отечества. Бог
Проживает в скворечнике. Летом
Вроде бы ничего, но зимой,
Наклоняя сознание вбок,
Валит снег, и высоким скелетом
Сад стоит между светом и тьмой.
Пыль небесная липнет ко Льву,
От Орла не дождешься елея,
Желчь Тельца по щеке растеклась.
И вздыхает корова в хлеву,
Беспричинно и шумно жалея,
Что ромашкою не родилась.
Так всегда начинается век.
Бог пугливо слетает к кормушке
Поклевать неживого пшена.
За оконным стеклом – человек.
Он сидит и гремит в погремушки,
И стоит человечья жена.
Эта страшная жизнь за стеклом
Богу кажется сущим позором,
Лучше б если она умерла!
Но бессмертье стоит за углом
И пленяет морозным узором
Льва, Тельца, Человека, Орла.
Бог, махнув обреченно рукой,
Улетает, оставшись без крова,
В голубую, как снег, пустоту.
Человек обретает покой.
И вздыхает, вздыхает корова:
«Кем еще я потом прорасту?»
Четвертый день льет дождь как из ведра —
И хлеб сырой, и простыня сырая,
И глиняные ангелы сарая
Размокли так, как не размокнут впредь.
И ты, привстав со смертного одра,
Грозишь перстом – смешно сказать,
могучим —
Нахохлившимся воробьям и тучам
И думаешь, кого б тебе согреть.
Но некого. А за окном зима.
И ты не ангел, чтоб в одном исподнем
Казниться наказанием Господним
И шелестеть обидой, как листва.
Все это подозрительно весьма —
И нет с небес обещанного знака,
И дождь какой-то странный, и, однако,
Уже рукой подать до Рождества.
Наутро, может быть, придут волхвы,
Промокшие до нитки, чтоб оплакать
И жизнь свою, и смерть твою, и слякоть,
И эту рифму бедную мою.
Их будет нечем потчевать, увы.
Нет, вправду