Грязных, небритых, раненых, обгоревших, хромых. Деревенские женщины тайком подавали им куски хлеба, давали напиться, причитали и плакали, глядя на страдания и помня недавние многодневные похороны в братских могилах.
Егор тогда не обратил внимания, что сам был одет в галифе и солдатскую телогрейку, когда-то подаренную двоюродным братом, еще до войны отслужившим срочную. Издали парня вполне можно было принять за красноармейца.
Положив топор, он подошел к ограде, чтобы посмотреть. Но тут увидел направлявшегося к нему немецкого солдата. Немец без разговоров затолкал Егора в колонну пленных, тыкая стволом карабина то в спину, то в грудь. Сзади послышался отчаянный вопль матери: «Егорушка, родной! Что же теперь будет-то?! Отец, Иван, немец сына уводит!»
Отец выскочил из хаты. Они с матерью бросились вслед уходящей колонне. Падали в ноги немецкому солдату. Обнимали его сапоги. Причитали и умоляли. Потом догнали старшего конвоя и принялись его уговаривать с плачем и слезами: «Пан, – говорили они гитлеровцу, – он ни в чем не виноват. Он не военный. Он только надел форму, потому что из одежды у нас больше ничего нет. Ради Христа, отпустите сына!»
Но тот был неумолим и молча продолжал свой путь. Деревня оставалась позади, а отец с матерью продолжали упрашивать немца. Егор не видел, где они отстали. Он продолжал медленно идти вместе со всеми. А уже ночью, когда пленных разместили на ночлег прямо у дороги, парню, благодаря хорошему знанию местности, удалось благополучно сбежать и вернуться домой.
После его возвращения мать сожгла в печи солдатскую одежду, переодев сына в тряпье. Отец отвел его в лесное укрытие, где уже несколько дней прятал корову. Перед уходом Егор узнал, что в день его пленения, когда колонна скрылась из виду, был застрелен на пороге собственного дома их сосед, отец девятерых детей. Просто так, одним выстрелом! И никто не мог понять: чем не понравился немецкому солдату простой русский мужик?
Егор с досадой тогда сказал отцу, что зря в начале войны вернулся домой, решив призываться из родных мест, что ему нужно было оставаться в техникуме. Его документы были в том военкомате. Местный военкомат о нем ничего не знал. Именно поэтому, в свои полные восемнадцать лет, парень был еще не в армии. Отец выслушал сына, но ничего в ответ не сказал. Горя ему и так хватало. Обе дочери давно жили отдельно, связи с ними, из-за войны, не было. О судьбе старшего сына тоже ничего не было известно. Среднего, Егора, едва не угнали фашисты. Еще как-то надо было уберечь младшего…
– Бойцы, подъем! – разбудил солдат громкий голос сержанта. – Пробуждайтесь и получайте патроны.
Егор понял, что немного задремал, вспоминая о доме и родных. В проеме он увидел невысокого, довольно пожилого, по его мнению, солдата.
– Готовьте ладоши, товарищи красноармейцы! – пробурчал солдат, стоя боком к Егору.
Он протягивал две винтовочные обоймы с патронами в них.
– А почему только две? Почему только десять патронов?
– Сколько