квартира опустела. Эля и Милена вернулись в общежитие, перед уходом клятвенно обещали прикрыть её перед комендантом. Стрелки на часах сдвинулись к двенадцати, когда дверь резко распахнулась, стукнув ручкой о стену.
Несмотря на шумное появление, Кирилл выглядел подавленным и на удивление тихим. Он молча пересек комнату и сел на подоконник. Не глядя, нащупал рукой открытую бутылку шампанского и глотнул прямо из горлышка.
Малика скривилась и отняла у него бутылку.
– Хана?
Он выбежал на улицу без куртки, и теперь от него веяло холодом, словно из открытой морозилки.
– Я не знаю, зачем вообще за ней побежал. – Кирилл пожал плечами. – Инстинктивно, наверное. Когда догнал, не знал, что говорить. Оправдываться странно – мы ведь не пара, объяснять – глупо, она сама всё видела.
Малика вскипятила воду и заварила чай. Одну кружку протянула другу.
– Что она сказала?
Кирилл нахмурился.
– Ничего. Позволила проводить до остановки, ни словом не касаясь того, что увидела. – Он передёрнулся, наконец, ощутив, что продрог на улице. – Её больше всего интересовало, почему я тебя Кирюхой называю.
Малика села рядом на подоконник и взъерошила влажные волосы друга.
– Что-нибудь придумаем, Эдька. Она будет твоей. Обещаю, я сделаю тебя счастливым.
Как только прозвенел последний звонок, Профессор поспешил отправить дочку в ежегодную ссылку. Малика ожидала отъезда не меньше отца, но делала вид, что летние каникулы у бабушки, это наказание похуже юбки на официальный праздник. Почему-то ей казалось, стоит отцу заподозрить, какое удовольствие она получает от поездок в деревню, и он тут же придумает другое место для выплеска её необузданной энергии. Малика давно заметила: если она чего-то очень ждала, это не случалось. Пришлось изображать безразличие и даже усталость от деревенских будней, лишь бы путешествие не сорвалось.
В Калинках Малика чувствовала себя свободной. У бабушки не было ни времени, ни желания следовать за неугомонной внучкой. Находились дела поважнее: закатать на зиму дары с грядок, пока саранча, в лице внучки, не объела всё, что колосится и хоть чуть порозовело. В гостях у бабушки в девочке просыпался зверский аппетит, который почему-то не распространялся на супы и каши, а требовал только то, чем можно поживиться на огороде, желательно чужом и без спроса. Антонина Сергеевна не уставала поражаться способности худенькой внучки вмещать в свой организм горы недозрелой смородины, зеленых яблок и немытого щавеля.
Антонина Сергеевна бранила девочку, заставляя принимать пищу в определенное время и за столом, угрожала лишить прогулок, но когда однажды привела в исполнение наказание, сама же первая и пожалела. Малика, ограниченная в свободе, напоминала ураган, запертый в тесной комнате. Девочка извелась от безделья и замучила бабушку. Дима и Валя скучали без подруги, заглядывали через забор и казались ещё более несчастными, чем сама узница. Чтобы спасти собственные нервы и хрупкие предметы в доме, Антонине