не прибрали. Эх, жарко туточки, вся взопрела. – Она помахала веером и призналась: – Бесит.
– Что?
– Все… стоишь тут корова коровой… а эти вон… смеются… думают, что раз я на границе выросла, то дурища… у меня тоже гувернантка, за между прочим, имелась… правда, ее после татарва скрала, но сама виновата, нечего было по ночам на свиданки бегать. Ей говорено было, а нет… тятенька ее после сыскал, только возвращаться она не захотела. А другие не поехали. И из пансиона меня выгнали…
– За что? – удивилась Лизавета.
– Да… за дурость… довели меня. – Авдотья тяжко вздохнула. – И кузина эта… вечно ходила, глазки в пол, такая тихоня… все хвалят, а у меня норов. Папенькин. Вот и… как-то оно вышло, сама не знаю… побила я ее. Немного. Волос подрала… эта в слезы, и другая дура тоже… все верещать стали, что меня боятся… будто я кого первой трогала… туточки тоже… говорю ж, не место тебе. Сожрут.
– Посмотрим. – Лизавета наблюдала за княжной Одовецкой, которая, в свою очередь, не сводила взгляда с княжны Таровицкой, а уж та, в свою очередь, довольно-таки ревниво следила за бледненькой, если не сказать вовсе блеклой девчушкой.
– А… это Снежка. – Авдотья тоже проследила за взглядом. – Тятенькиного старинного приятеля дочка… ее зовут Асинья… красиво, да? Только наши все одно переиначили… ее тоже в жены царевичу прочат…
Не многовато ли у царевича жен?
Нет, будь он из турков или, паче того, асваров, у которых, сказывали, жен может быть четыре, а наложниц и того больше, всем бы место нашлось. Но трон один.
И обычай.
И стало быть, конкурс будет куда интересней, нежели Лизавета предполагала.
– А она…
Авдотья рученькой махнула.
– Тихая она, блаженная… матушка ейная не из наших… ну, не из людского племени…
Вот это и вовсе неожиданно.
– Тятенька сказывал, что случилась с его приятелем беда, только не сказывал какая… то ли заблудился, то ли волки сожрали… не до конца, – уточнила Авдотья, поняв, сколь нелепо звучит история. – Главное, что он бы не выбрался, когда б не дева лебяжья. Полюбил он ее крепко, в жены взял… правда, только по их обычаю. Небось ихнему народу в церкву путь заказан… только странно… императрица-то ходит.
– Императрица?
Авдотья посмурнела, огляделась и шепотком произнесла:
– Она тоже, бают, не совсем чтоб человек… может, полукровка какая… но лучше об том помалкивать. А то ж…
Лизавета кивнула: и вправду, об императрице помалкивать оно как-то правильней будет. А вот к княжне юной, застывшей у окна, она приглядится.
– Не, Снежка не злая и не подлая. Она иная просто… к нам когда гостевать приезжали, я ее в сад выведу, она сядет перед цветочком каким, вперится взглядом и сидит, сидит… Спросишь: чего? Она и скажет, мол, смотрит, как растет… наши-то ее чурались, обижали… пока я одну дуру языкастую за косы не оттаскала. Небось от сплетен вреда куда больше, чем от Снежечки… правда, в последние годы тятька ейный