услыхал, чтобы стреляли.
– Может, передумали охотничать? – вслух спросил он самого себя и подержал в сознании мысль, которая сколько-то умиротворила: может, без него вообще никуда не поехали?
Он, однако, решил выдержать капризную паузу и сразу не идти домой, хотя теперь уже наверняка знал, что все вернулись к столу, и, может, отец, разговевшись чаркой, поет своим озычнелым от постоянных простуд голосом, и мать подшептывает ему. А дядя Гараська дишканит. И Верятин уж кой раз спрашивает: «И куда же это запропастился Волчий Сват?»
Впереди, проредив мглу леса, упало похожее на замедленную молнию снежное ожерелье. Клюха вскинул голову вверх и увидел дятла. Это именно он потревожил нецепко легший на ветви иней.
Дятел был зеленый с красным. Такого Клюха сроду не видел в этом лесу. Он быстробежно спустился по стволу, нашел место, откуда, видимо, несло трухляком, и принялся долбить, неопрятно соря мягким деревянным крошевом.
Заглядевшись на дятла, Клюха поскользнулся, едва не шлепнувшись, и увидел под стопой подслеповатые взбеклости припорошенного снегом ледка. И он, еще сам не сознавая, зачем это делает, стал – скулой валенка – далее расчищать проплешину. Получилась неширокая, но довольно длинноватая дорожка. Он, разбежно оттолкнувшись, проехал по ней один, потом и второй раз. И это отвлекло от дум, сбило с прежнего настроения. А тут еще вихрево взломав порошу, пронесся кем-то вспугнутый заяц. И Клюха уже по-настоящему взвеселел. Тем более что в кармане неожиданно нащупался кусок хлеба, который он сунул туда поутряку, надеясь пожевать, когда охота окончится.
И Клюха вспомнил про Бельмака. Конечно, тот теперь затомился в ожидании, когда к нему придет его благодетель. И, прокатившись последний раз, Колька зарысил к тому месту, где его обычно поджидал лось.
Вот выделанным чернением на общей белизне впереди проступило головетвие осокоря. А за ним аккурат и будет та полянка, где теперь наверняка стоит, поветвивевая рогами и пуша ноздри, Бельмак.
– Лось, лось, лось! – приманно завел Клюха, зная, что именно на этот зов к нему шел сохатый.
Но ответом ему был ворчливый вороний карк. Он чуть ли не кубарем скатился с горушки, от подножья которой начиналась полянка, к какой он себя стремил, и увидел воронье мешево и разметанные в разные стороны кровавые разводы.
Сердце его сдавила давешняя нылость.
– Значит, бирюки его нашли, – вслух подумал Клюха и двинулся к бугром лежащей на земле кровавости.
Он остановился в полшаге от того места, откуда упорхнула, когда Клюха на нее матерно кышнул, стая воронья, перемеженная и сорочьей белобокостью. А пришило его стопу к земле то, что он увидел на снегу полозья отцовских саней, на которых они собирались ехать на охоту.
А чуть поодаль заметил он и то, что подтверждало молниево пронзившую его догадку. На нетронутости пороши шубно ворсилась прогалка. Это тут лежала шкура Бельмака, на которую отец аккуратно, как это всегда делал, складывал куски тут же порубленного мяса.
Нашел