серьезно, насколько смогла. Он улыбнулся, и не было на земле никого красивее моего улыбающегося отца. И обо всех галактиках позабочусь, если нужно, па. И этого будет мало.
Смерть
Нашему отцу и сорока не было, когда он умер. Вся деревня собралась в «У башни». Только в этом кафе был телевизор, а в тот вечер «Красные дьяволы»[3] играли против голландцев. Час перед началом матча предназначался для нашего оркестра.
Вообще-то кафе было маловато для настоящего выступления. Мы отправили барабанщика и гитариста домой, но места все равно не хватало. Это не мешало нам выкладываться по полной. Деревня накачивалась пивом и плясала без удержу, наш отец играл и пел на разрыв аорты, Луи трубил так, что трясся потолок, я била по тарелкам до звона в ушах, а Миа выбивала туфельками искры из пола. В тот вечер «Красные дьяволы» должны были выиграть, и «Жюль и Жюльетты» собирались внести в их победу серьезный вклад.
И тут что-то случилось. Треск, короткий вскрик, и звук падения чего-то тяжелого. Танцы прекратились. Я обернулась. Наш отец лежал на полу, у него из носа текла кровь, я достала носовой платок, чтобы ее вытереть, но Луи схватил меня за руку и удержал.
– Нет смысла, – сказал он.
Я увидела, что у него в глазах слезы и из носа течет.
– Возьми свой платок, Луи. – Я вырвала руку, наклонилась над отцом и начала стирать кровь с его усов. Я терла его кожу до тех пор, пока она не покраснела.
– Па, вставай.
– Малышка, он умер, – сказал кто-то.
– Ничего подобного, – ответила я.
Меня подняли и посадили на стул.
Это был 1959 год. Четвертое октября. Через два часа «Красные дьяволы» закончили свой худший матч с голландцами. Девять – один.
Все из-за микрофона. Должно быть, его губы еще были мокрыми от пива. Должно быть, он слишком близко наклонился вперед, влажные губы дотронулись до микрофона, и ток прошел сквозь тело прямо в сердце.
– У него было слабое сердце, – сказал доктор Франссен. – Если бы это не случилось сегодня, возможно, случилось бы завтра. Без всякого микрофона.
Наш отец мог справиться с чем угодно. В тот день он всех поднял в пляс своей песней, всех. А потом упал неподвижно. Как такое может быть, что в одну секунду в человеке столько жизни, а в другую – не остается ничего. Этого я никогда не могла понять.
Это был самый ужасный день в моей жизни.
Блеск
После похорон были пироги, кофе и пиво для семьи и друзей. Я обходила всех с кофе и подливала, когда он кончался. Гитарист и барабанщик стояли с пивом около крана. Они подняли кружки вверх, когда я прошла мимо.
– За твоего отца, – сказали они, чокнулись и опрокинули пиво одним глотком.
Потом с печалью посмотрели на свои пустые кружки.
– И что теперь будет с «Жюлем и Жюльеттами», – вздохнул барабанщик, – я не знаю.
Тут подошел наш Луи. По его лицу я поняла, что он тоже не знает.
– Мы же не прекратим выступать, – сказала я взволнованно.
Найти вокалиста не так уж и трудно? Может быть, им смогла бы стать я.
Я открыла рот; Луи меня опередил.
– Без нашего папы