он мягко остановил меня в дверях, уточнил куда я, предложил пригласить её к нам. На вопрос «почему?» ответа не последовало, таким образом, география моих передвижений свелась к узкому кругу территории особняка. Радиус моей свободы превратился в два квадратных километра ухоженной природы на окраине Москвы.
Еще через пару недель я начинаю впадать в апатию, редкие приступы токсикоза и слабости прошли, в мир опускается осень. Я с ужасом понимаю, что давно потеряла счет дням, открываю календарь на телефоне – двадцатое сентября, значит, уже больше месяца я ничего не знаю об Игнате. Молчание папы начинает раздражать, пустая череда новостей тоже. Большую часть времени я просто лежу, рука давно прошла, на ногах только в паре мест еле заметные пятнышки, откидываюсь на подушки, закрываю глаза и соскакиваю как ошпаренная:
«По последним данным, дело Игната Рублева, владельца крупного фармацевтического бизнеса, обвиняемого в сбыте наркотиков и крупных финансовых махинациях, объявили закрытым, сам Игнат Иванович отказался от комментариев по данному делу, все обвинения с него сняты».
Дальше ничего не слышу и слышать не хочу – мой Игнат на свободе, вскакиваю с постели, бегу к двери, снова бегу к постели, хватаю телефон, и тут в комнату влетает папа.
– Пап! Игната отпустили!
Бросаю телефон, бегу к отцу, чтоб обнять, но вдруг вижу его лицо, обезображенное гневом, замираю как столб, запах страха снова просачивается через поры наружу.
– Твой Игнат обвинил во всем меня!
– Как?
Спрашиваю шепотом и тут же проглатываю комок, чувствую, что воздуха мало, чувствую себя пятилетней, разбившей вазу или окно или еще что-то страшное. Папа же берет себя в руки, но чеканит слова так, чтобы я слышала и понимала каждое:
– У Рублева очень хорошие связи, он смог быстро подменить документы, заплатил куда нужно, и теперь выходит, что наркоту отправил в Америку не он. Я, конечно, тоже не последний человек в стране, я смогу это замять, но, моя дорогая, видеть этого ублюдка в доме я больше не желаю!
Боюсь даже дышать, не то чтобы говорить что-то, но скрывать мое положение от отца бессмысленно.
– Я жду от него ребенка.
– Что? – сначала спрашивает тихо, я молчу, смотрю в пол, он начинает говорить громче. – Что ты сказала? Ребенка от него ждешь? Ждешь ребенка от этого? От этого предателя!
Папа кричит так, что в моих ушах звенит, из глаз непроизвольно начинают литься слёзы.
– Почему ты скрыла это от меня? От родного отца! Слышать не хочу ни о каком ребенке!
– Я, я не скрывала, Павел Аркадьевич даже УЗИ в дом притащил, ты же сам ему все документы подписывал, наверно.
Не знаю, откуда во мне такая смелость, но не могу же я молчать, когда правда на моей стороне.
– Не скрывала она.
Он ходит по комнате широкими шагами, несколько раз бьет кулаком о ладонь, снова ходит:
– Что еще ты от меня не скрывала?
– Я