и лежать без единого движенья до рассвета. Ручные грабли и деревянные вилы оставили, прислонив к последнему зароду. Завтра разберем, где чьи. Весело переговариваясь, пошли к балаганам, где стучали топорами ребятишки, разжигая костер. Последний вечер молодежь осталась со «стариками», не пойдя к Шаманке. Пили подсоленный карымский чай и пели дружно старинные казацкие песни.
То про Аргунь, про реку:
За Аргунью, за рекой
Казаки гуляют.
Э-гей, ой-да не робей,
Казаки гуляют.
Про ластушку-касатушку:
Занималась алая зоря,
Ты не плачь, маяшенька зазря
Ластушка, касатушка, не плачь,
Кари глазки от меня не прячь.
Степа был бы не прочь, если сенокос затянулся еще на неделю-другую, чтобы побыть рядом с ластушкой-касатушкой, ненаглядной Глашей. Никогда ему еще не было так жаль расставаться с дымным балаганом, где над ухом всю ночь вызванивают комары.
Одно утешало, сговорились они с Прошкой после сенокоса съездить в степь к абe Бурядаю. Отец Степы, узнав о затее, был не против. Съездите, развейтесь, когда еще придется свидится. И действительно, давно не бывал Прохор у Бурядая. Последний раз год тому назад, когда приезжал в Могойтуй на побывку.
Три года, лето и зиму мантулил Прохор Рукосуев на богача-казака зарабатывая себе казацкую справу, не ломая себе голову о творящейся несправедливости. Всегда так было, ничего не поделаешь. Ради великого дела, претерпеваем. Отцы наши, и мы сыны, гордые казаки, не посрамим себя на службе царю и отечеству.
Через два дня, как раз на Илью, Степа и Прохор выехали спозаранку в степь, отправившись искать Бурядая, кочевавшего по слухам где-то в верстах двадцати восточнее Могойтуя. Хоть и велика степь, найдем, а нет у бурятов-пастухов спросим, они все знают.
Прошке и Степе повезло. Солнце еще не стояло в зените, когда они увидели в колыхающемся степном мареве юрту Бурядая. Ее они не спутали бы с никакой другой. Дико гикнув, полетели они наперегонки в бешеном галопe, оставляя после себя клубы рыжей пыли.
Бурядай и не знал от радости, куда ему усадить дорогих гостей.
Для начала угостил их сушеными пенками-урмэн[147], которыми так любили лакомиться пострелята, гостя у Бурядая будучи детьми. Кроме того, конечно же, простокиша-тараг, введшая в заблуждение мать Степы Анисью.
Бурятская кухня покоится на двух ногах – молочных и мясных блюдах. При этом угощение гостей начиналось обязательно молоком или какой-либо молочной пищей, именуемой бурятами саган эдеэн – белая пища. Бурядай конечно же был воробьем стреляным, точнее говоря опытным кречетом славного бурятского рода харгана, которого не учить тонкостям этикета кочевников.
После урмэн и тарага Степа и Прошка уплетали за обе щеки хурууд[148], ожидая, пока сжарится на костре ореомог[149]. Сегодня в первый раз Бурядай угостил их и молочной водкой-архи. Подросли орлята, пусть попробуют