Максиму, он что-то крикнул, и тут же рядом появился второй, в серой куртке подводника и пилотке с орлом.
– Ну как? Очухался? – спросил он на безупречном русском языке.
Максим посмотрел на свою мокрую робу и осознал, что он ужасно замёрз. И в подтверждение этого его начало трясти крупной дрожью. Зубы застучали в такт с трясущимися пальцами. По телу волнами побежали судороги.
Немец посмотрел на него и усмехнулся:
– Что ж ты налегке выперся на мороз? Неужели ничего теплее не было? Сейчас тебе куртку принесут, а то на лодке холодно. Обогрева не хватает. Всё-таки север – это север.
Максим оглянулся вокруг. Вогнутые стальные стены, трубы с манометрами, вентили.
– Где я? – спросил он, поднявшись и спустив ноги.
– У меня на койке! – засмеялся немец.
– А ты кто?
– А кто ты? – вопросом на вопрос ответил немец и засмеялся ещё громче.
– Я первый спросил.
Максим потрогал шишку на затылке и застонал. Он попытался встать, но немец его остановил.
– Лежи! Наш док сказал, что у тебя сильное сотрясение.
– Кто меня так?
– Боцман. Этот бить умеет.
– Я что, на подводной лодке?
Немца, судя по всему, ужасно забавлял растерянный вид Максима, и он хохотал, оглядываясь на ничего не понимавших из их разговора, обступивших немецких моряков:
– Какой ты догадливый! На твою похожа?
Максим пропустил мимо ушей провокационный вопрос и спросил:
– Это же немецкая лодка?
– Она самая!
– А что ты здесь делаешь? Ты же русский.
– Нет, я не москаль. Я из львовских, если тебе это о чём-то говорит. Степан Горбунко, так меня кличут. А кто ты, мил человек?
Максим посмотрел на обступивших его матросов и, рассудив, что скрывать свое имя бессмысленно, ответил:
– Максим Зайцев.
– Максим? Это же надо, так моего шурина зовут, – Степан даже хлопнул Максима по-свойски по плечу, будто перед ним и впрямь был его шурин. – Ну и наделали вы шума со своей лодкой! А тебя теперь везём в Нарвик, будто принца. Командир, как радиограмму дал, так все сразу будто с ума сошли. Сам папа Карл летит нас встречать!
Максим мрачно посмотрел на довольного Степана и, обхватив голову, задумался. Как же он так опростоволосился? Перед глазами плыли лиловые круги, и мутило от накатывающей тошноты. Но хуже всего было то, что он ничего не помнил. Виденная то ли в бреду, то ли наяву, в памяти всплывала рыжая голова немца. Максим попытался напрячь память. Он ведь пошёл за Акопяном? Где же тогда Рафик? Может, тоже здесь, на лодке? Степан Горбунко, вдруг резко посерьезнев, спросил:
– Максим, так ты с русской лодки или с американской? Ответь мне как земляку, а то уж очень интересно.
Подождав с минуту и, видя, что Максим отвечать не собирается, усмехнулся:
– Тебе всё равно язык развяжут. Зря запираешься. Я ведь почему спросил. Командир уверен, что вы американцы. И как я ему ни доказываю, он не верит, что у русских может быть