в бумажных пакетах, и его аромат волнами накатывал всякий раз, когда машину бросало на ухабах.
До места добрались поздно вечером, стали выгружать из машины вещи и, спотыкаясь в темноте о невидимые под снегом корни деревьев, переносить их в зимовье. Собаки в очередной раз обнюхались. Легкая и прыгучая лайка по кличке Айка бегала между деревьями, выскакивала на тропу, путалась под ногами хозяина. На нее прикрикнули, она исчезла в темноте, потом стала мелькать впереди своим рыжебелым хвостом. Боцман попробовал за ней увязаться, но отстал. Не желая попадать под ноги хозяину, отошел в сторону от тропы и растерялся, не сразу разобравшись от чего.
Запахи тайги: подмерзшего багульника, сырой коры на деревьях, снега на ветках – возвращали его в дни молодости.
Вещи занесли внутрь, растопили печь. Водитель, не дождавшись чая, хлопнул хозяина по плечу рукой, сказал что-то веселое. Через некоторое время звук автомашины пропал среди засыпающих сопок.
К ночи стало подмораживать. Дверь зимовья была открыта. С теплым дымным воздухом уходили сырость и мышиный запах пока еще не обжитой избушки. В квадрате света от керосиновой лампы на снегу лежал Боцман, слушал тишину, всматривался в темноту и ждал наступления утра. Айка набегалась, беспокойно осмотрелась, подскочила к открытой двери, но не решилась перепрыгнуть через порог и улеглась рядом. Она постоянно крутила головой, а когда хозяин появлялся в дверях, или его тень, переламываясь через два порога, мелькала на снегу, Айка виляла хвостом, чуть заметно его поднимая. Тучи унесло ветром, звезды стали синеватыми и заискрились беложелтым, порой ярко-синим золотом на темном небе.
Прошло совсем немного времени. Каждая привезенная вещь нашла свое место в зимовье. А когда каша сварилась, печка раскалилась докрасна, и крышка чайника стала подпрыгивать, собак позвали. Айка, лежавшая у порога, проголодавшаяся и одурманенная запахом еды, мгновенно оказалась у ног хозяина. От нетерпения она переступала лапами на месте и заглядывала ему в глаза. Боцман повернул голову и даже сделал движение, чтобы подняться, но вильнул хвостом и остался лежать. В избушку ему заходить не хотелось… Его окликнули еще раз, но он, извиняясь, вильнул хвостом и остался лежать на снегу, устроившись на ночь.
Под утро похолодало. Тонкие ветки, обледеневшие в оттепель, под порывами ветра постукивали в темноте, но большие деревья не трещали, а значит, и мороза сильного не было. Боцман не спал: он лежал, свернувшись и прикрывая нос пушистым хвостом, и смотрел, как месяц переплывает старый геологический профиль, уходящий от зимовья вверх в сопки. Одним краем он зацепился за ветки лиственницы, и они стали золотыми, другой повис над ледяными сопками – в прозрачном ночном воздухе казалось, что они совсем рядом.
Под утро пес задремал. Его разбудил шум в зимовье, когда растапливали печь. Из большой кастрюли Боцман получил свою порцию каши с рыбой. Встал, потянулся, прогнул спину, по очереди вытянул задние лапы, завилял хвостом, быстро все съел, старательно